За столом собралось человек десять: Барбаросса, Помощник, несколько загорелых мужчин и женщин разного возраста – от двадцати до сорока. Локка от обеда отказался.

– Знаю я твои штучки, – проворчал он Барбароссе и пошел наверх в палатку.

Что-то было не так в их отношениях.

Я с интересом рассматривал новых людей. Одного из них я сразу назвал Скандинавом – у него было совершенно не типичное для славян лицо, напоминавшее лица древних викингов.

В полной тишине мы съели грибной суп, после чего я отправился в палатку к Локке.

– А где же дзен с магией? – разочарованно спросил я его.

– Будет тебе этого дерьма выше головы, – ответил он и рассказал про обычаи здешних мест.

По его словам, с середины апреля в Бучаке начиналась непрерывная сессия, посвященная расширению человеческих возможностей. Длилась она до начала осенних холодов – до конца сентября. В основную группу входили Барбаросса, Скандинав, Помощник и еще несколько человек, которых сегодня на обеде не было. Все они ухитрились так организовать свою социальную жизнь, что власти (напомню: это был 1980 год, от социального контроля и трудовой повинности уйти в то время было нелегко) не обращали внимания на их «паразитический образ жизни». Барбаросса был членом Союза художников и каждую зиму выполнял какой-нибудь большой заказ: рисовал портрет юного Ленина, например. Помощник играл в вокально-инструментальном ансамбле и на время летних гастролей просто исчезал в Бучаке, оставляя возможность своим товарищам делить его гонорары. Скандинав был прописан в Москве и числился то ли кочегаром, то ли лаборантом, отдавая зарплату начальству. Остальные приезжали на время своих отпусков и каникул, проводя в Бучаке в общей сложности от месяца до трех. Кроме того, в Бучак приезжали группы со своими предводителями из других городов. Таким образом, здесь все лето шел непрерывный обмен новыми практиками.

Бучак располагался на Трахтемировском полуострове, вдававшемся в Каневское водохранилище. Кроме бучакского сообщества, в Трахтемирове практиковали десятки других компаний. Подобного заповедника эзотерической работы в то время не было больше ни в одном месте Советского Союза. Локка назвал имена известных московских и питерских практиков, которые каждое лето приезжали сюда. Одних из них я хорошо представлял себе по рассказам моей мамы, а других лично встречал в Фурманном.

Рассказ Локки прервало появление новой группы – орава из семи-восьми человек с рюкзаками и палатками ввалилась в дом, оглашая окрестности громкими криками. Судя по всему, их ждали. Среди прибывших я узнал Доктора. Пообедав, они прошли мимо нас, поднялись в гору и исчезли в лесу.

– В чем особенности тех практик, что предлагаются здесь? Ты говорил, что будет много дзена и много бреда. Это действительно дзен? – спросил я Локку

– Смотря что называть дзеном. Здесь каждое лето разыгрывается спектакль, а режиссером работает Барбаросса. Это сложная магическая система, которая либо пожирает новичков, либо закаляет их. Будь моя воля, я бы давно это сборище разогнал, но это не в моих силах – у системы много ступеней защиты. Я приезжаю сюда, чтобы помочь другим понять, что здесь происходит, уберечь от иллюзий тех, кого можно уберечь, превратить злую магию в веселый дзен. Мне кажется, ты легко схватываешь реальность и сможешь помочь мне в этом деле.

– О какой злой магии ты говоришь, – спросил я, внезапно обеспокоившись.

– Ты сам все увидишь. Давай только договоримся: каждое утро обсуждать все, что будет тут происходить. Но учти: в оборот тебя они возьмут быстро. Может быть, прямо сегодня. Научись не только впечатляться тем, что увидишь, но и смеяться над происходящим.