Главной особенностью герцогской спальни были ее фрески, занимавшие всю поверхность стен, от потолка до пола. Ничего подобного Ноарион в своей жизни не видел. Когда Лертэно начал обустраиваться в замке, он сразу отказался от деревянной обивки и гобеленов. Был вызван неверингский мастер, которому была предъявлена миниатюра из любимой книги герцога о путешествиях. Живописец должен был сделать что-то похожее. Художник осторожно поинтересовался:

– А если вам не понравится, ваша светлость?

– Будешь переделывать до тех пор, пока меня не устроит.

Эртер утверждал, будто на стенах изображено шествие волхвов. И отцу Ласэру, и графу приходилось довольствоваться таким объяснением. Конечно же, волхвы! Среди слонов, верблюдов, павлиньих и страусиных перьев, чернокожих погонщиков и белых господ в немыслимых нарядах, на тонконогом вороном жеребце гордо восседал сам герцог Гвернский, причем и на южной, и на северной стене: один раз – в профиль, демонстрируя тонкий, с легкой горбинкой нос, второй – анфас, запечатлевая для потомков невообразимо красивое лицо.

Из всего разнообразия персонажей на южной стороне можно было найти даже Эрвика V, каким его запомнил Лертэно. Слава богу, что юному герцогу не пришло в голову где-нибудь поместить графа Вользуанского. Видеть себя среди этого безумия Ноариону совсем не хотелось. Зато рядом с Эртером была запечатлена кислая физиономия отца Ласэра. Священник сидел на понуром ослике, выпятив кругленький живот и многозначительно подняв пухлый пальчик. Когда Лертэно останавливал взгляд на изображении преподобного отца, его начинал разбирать смех и он разражался речами, которые вряд ли пришлись бы по вкусу Ласэру, но весьма понравились бы «свободным сынам».

Ноарион считал, что все неприятности, происходящие в замке, – от книг. В Тельсфоре их было много. Какие-то остались от «первых Эртеров», какие-то – от Гультока. Что-то Лертэно покупал сам у кальярдских и иноземных торговцев, приезжающих к нему в замок. В невообразимых количествах приобретались трактаты о растениях, животных, о военном деле. Появлялись древние свитки на непонятных языках, украшенные богомерзкими рисунками. Чтение рыцарских романов – занятие весьма достойное, по мнению Вользуана, – Лертэно почти не занимало. Вместо этого он отдавал предпочтение богословским трудам, будто что-то понимая в изысканиях святых отцов, и поэзии.

Да-да, с книг все и началось. Сначала герцог тыкал пальцем в слонов и верблюдов, решив поразить Армалон именно этими зверями. Разыскали купца, который, посмотрев на Лертэно как на умалишенного, сказал, что таких крупных животных привезти пока не может, но достать что-нибудь более маленькое и изящное ему под силу. Так появилась обезьяна. Граф раньше видел этих забавных зверушек, одна как-то жила у его матушки. То были смешные существа, радующие владельцев своими мелкими проказами. Эртеру же привезли большое, рыжее, поистине дьявольское создание, очень похожее на недоделанного человека. Герцог держал обезьяну в своей опочивальне, кормил с рук, радовался как ребенок, когда она выкидывала что-нибудь эдакое. Но радовался он один, поскольку от ее полночных воплей, раздававшихся по замку, у всех начинало неприятно екать сердце, и рука сама по себе тянулась совершить крестное знамение. К всеобщему облегчению, отвратительное животное вскоре издохло. Лертэно скорбно гладил ее холодные ладошки, шерстку, морщинки на жуткой морде. Ноарион, желая его утешить, произнес что-то прочувствованное. Эртер поднял голову и задумчиво сказал в ответ:

– Я хочу знать, что у нее внутри.