От нее голова идет кругом. Не знал, что такие бывают. Это ненормально, противоестественно, глупо. Взрослая женщина не может вести себя подобно шаловливому ребенку. Кроме того, Жанна переигрывает. Должна бы раздражать, но как ни парадоксально, мне нравится.

А вот Мэгги от нее морщится и поджимает губы. Мадам Боровски – серьезный ученый, не одобряет флирт и хиханьки-хаханьки на рабочем месте. Если она и была когда-нибудь влюблена, то исключительно в минералы. Бедный Жак, он так не похож на роговую обманку, несмотря на допотопную оправу очков… Его не примешь даже за «золото дураков» – халькопирит. Впрочем, Мэгги не слишком ценит самородные металлы, считая их скучными, так что, возможно, родись доктор Мессье халькопиритом, шансов у него оказалось бы больше, чем у настоящего золота. Или если бы он сумел окаменеть. Один взгляд на замещенную сульфидами оправу ископаемых очков Жака, и сердце неприступной Мэгги растает, как ганимедийские льды, она ведь обожает псевдоморфозы. Правда, пока это касалось только останков древней фауны, но, думаю, Жак, имей он такую возможность, без сомнений решился бы на полную минерализацию ради своей великой любви, если уж, не моргнув глазом, подставил друзей под обвинение в терроризме.

Я нашел ее за масс-спектрометром.

– О, Марков отпустил вас, наконец… – Заметим, смысл слов доктора Боровски мало отличался от выданного Жанной, да и по форме недалеко. – Гляньте, какой у нас замечательный свинец! По двум уранам кривые – как по двум разным мирам, вот что значит Ганимед! И сколько давать? Триста миллионов лет или семьсот? Рубидию я вообще не доверяю… В наших-то условиях… Разве что как верхняя граница… Но свинец-то, вы поглядите, ужас какой!

– Жанна показала шикарные дворики у циркона, так и просятся в учебник. Почему вы не сказали, что покидаете нас?

Мэгги замерла, будто влетела в стену. И, похоже, смутилась.

– Я собиралась сказать вам… Но тут одно, другое… Понимаете, я думала… – Взгляд Мэгги приобрел незнакомое мне выражение. – Я должна быть сейчас на Земле. Пол, не обижайтесь. Помните, мы говорили о диссертации? У нас уже достаточно материала, но хорошо бы поработать на новых вулканах, они так вовремя закипели! Марков настаивает на теме «Вертикальные тектонические движения и разрывообразование при декомпрессионном орогенезе в условиях Ганимеда» и обещает поддержку в Ученом Совете. Вы еще очень молоды, но сейчас время великих открытий в планетологии, старичкам придется потесниться. Я верю в вас, Пол, хотела бы остаться вашим научным руководителем, как вы на это смотрите?

Кто бы сказал полгода назад, что Пол Джефферсон возьмется за диссер… Скорее, луны Юпитера станцуют тарантеллу, солнечный диск обратится в квадрат, и ластоухие жители Канопуса как один побросают свои эхолоты, с помощью которых они, кстати, подслушивают наше радио, чем заклятый враг вулканологии и принужденный друг минералов променяет джойстик верного аэрокара на билет в царство яйцеголовых профессоров. Это ненавистная наследственность или что? Судьба посмеялась надо мной, бежавшим от теней прошлого, прочь от науки и от Земли, а на закуску, чтобы припечатать, подсунула тему, где мимо вулканов не пройдешь.

«О, да это же молодой Джефферсон, сын докторов Аллы и Стива Джефферсонов, великая кровь пробивает себе дорогу! Конечно же, семья вулканологов, рад за вас, мой мальчик! Как, вы говорите, вас зовут?» – Участь, уготованная мне на каждой конференции.

«Вы продолжаете тему отца, похвально, похвально… Лунная тектоника…» – И что-нибудь там дальше, созвучное моей работе. Если на Луне когда-нибудь начнется тот самый орогенез, то пусть первый вулкан образуется на кладбище. Я знаю, они хотели бы этого. И чтобы никаких следов, потому что так хочу я. Потому что это я выл, глядя на Луну, потому что это меня разменяли на кальдеры и щиты, на шлак и обсидиан, мою семью и мое детство ваша чертова наука превратила в вулканический пепел.