Когда Виктор ушел, Елена стала просить Веру посидеть с сыном, если у нее были вечерние спектакли или очередное свидание. И Вера охотно соглашалась. У нее не было детей. После того трагического случая, когда у нее на глазах погиб любимый муж, она, спортсменка, не могла выносить ребенка. Она долго лечилась от нервного срыва, но увы… Позже, выйдя замуж, она четырежды беременела, и всякий раз в пять месяцев у плода останавливалось сердце. Дети не хотели жить в ее вполне здоровом теле. Она думала, что свихнется. И в последний раз она действительно чуть не сошла с ума. Когда вновь у плода остановилось сердце, гинеколог-мужчина отправил ее в больницу, а Вера не соглашалась.

– Не трогайте его. Он спит, – говорила она врачу, поглаживая живот. – Он поспит и проснется.

– Вы с ума сошли, – увещевал ее врач. – Это опасно для вашей жизни. Вы можете умереть. Нужен срочный аборт.

Но Вера не соглашалась.

И после этого она дала зарок больше не беременеть. Может, и с мужчинами у нее не складывалось потому, что не могла родить. Они уходили от нее, и Вера их понимала и не удерживала, и расставались они по-хорошему. Первый муж оставил ей однокомнатную квартиру, а второй – недостроенный дом на окраине Москвы. Он начал его строить в самом начале перестройки, когда, попав в первые ряды удачливых предпринимателей, хорошо заработал. Это был старый поселок в некогда подмосковном местечке в излучине Москвы-реки: дома в нем строили пленные немцы сразу после войны. Теперь Москва вплотную обступила этот маленький пятачок земли, но не тронула его, не снесла, так как кругом еще было полно свободного места. Вера потихоньку обустроила дом и переезжала туда на лето.

Одно время она страстно желала удочерить девочку, даже два года обивала пороги детских домов и уже выбрала себе двухлетнюю Оксану. Но не сложилось. Она не смогла преодолеть бюрократические препоны и, намучившись и наплакавшись, успокоилась, отступила от своей идеи.

Потому она взяла на себя с радостью часть материнских забот подруги и хозяйничала у нее. Она кормила Максимку, играла с ним, стирала его грязные колготки, вечно дырявые на коленках, штопала их, а потом вечером укладывала его спать. Она любила брать мальчика на руки, прижимать к груди теплое детское тельце и ходить с ним по комнате, напевая песенку или рассказывая сказку, стоя у окна. С двенадцатого этажа хорошо был виден засыпающий город; она любила смотреть, как гасли один за другим огоньки в окнах, как неожиданно появлялись новые. Лена ругала Веру за такие укачивания, так как ребенок требовал и от нее такого же, но та ничего не могла с собой поделать.

Максимка заговорил поздно. И первым его словом было «мама», вторым – «Вера». Позже он соединил эти два слова и звал ее «мама Вера», а Елену – «мама Лена». Так он и рос. С двумя мамами: «мамой Леной» и «мамой Верой». И непонятно, кого он любил больше. Обделенный отцовской любовью, он был богат материнской.

В пять лет Максимка, посмотрев какой-то мультфильм, спросил Веру:

– Мама Вера, а кто такие динозавры?

– Ну об этом мы поговорим с тобой завтра, а сейчас тебе пора спать. Давай иди в ванную, чисти зубы.

Максимка послушно шел в ванную, доставал маленькую щетку и по-деловому долго и тщательно чистил маленькие зубки, не забывая при этом закрыть тюбик с пастой.

На следующий день Вера обежала книжные магазины, скупив все книги про динозавров. И, как исполнительный студент, села изучать литературу. Вечером она сидела с Максимкой на диванчике и рассказывала ему, какие это были большие и удивительные животные. Ребенок слушал, открыв рот.