– На роль кого? Возлюбленного? Отца? Советника, которому ты доверяешь?

– Нет. – Она опустила глаза.

– Так кого же?

Его настойчивость несколько обескуражила Персефону. Раньше Малькольм так рьяно не спорил.

– Правителя, – наконец сказала она.

– Да. – Малькольм кивнул. – Это не совсем то, что большинство женщин ищет в мужчине. Но почему это важно? У рхунов есть вожди.

– Мир изменился. Мы больше не можем жить разрозненными кланами, как было раньше. Теперь мы увидели, насколько полезен единоличный правитель.

– Но ты уже киниг. Ты – вождь всех рхунов, не так ли?

– Пока это так, но мне уже за сорок. Повезет, если увижу, как возмужает Нолин. Когда я думала, что у нас есть шанс на победу, Нифрон казался мне твердым и справедливым правителем. Муж из него так себе, в нем нет ни страсти, ни верности, но он сильный, практичный – наш лучший шанс на светлое будущее. Скорее всего, он проживет еще тысячу лет. За это время он обеспечит нашему народу стабильную жизнь и сделает много хорошего.

– И потому ты принесла в жертву свое будущее – счастье, которое могла бы испытать с Рэйтом. Ты сделала это на благо всего мира и будущих поколений. И так будешь поступать до конца жизни.

Персефона тяжело вздохнула и покачала головой:

– Одно дело, когда это касается только тебя, но ведь все сложилось иначе. Из-за меня погиб Рэйт. Я лишила его жизни!

– Вовсе нет. – Малькольм обратил взор к облакам, будто в ожидании плохой погоды, тогда как Персефона упорно продолжала разглядывать траву под ногами. – Рэйт погиб не потому, что ты ему отказала. Более того, Сури отправилась в Авемпарту не потому, что ты ее об этом просила, а Брин, Мойя, Роан и Гиффорд ушли не потому, что ты это допустила. Задумайся на минутку. Прекрати изводить себя чувством вины и сожаления и подумай о том, что все это, возможно, произошло потому, что так должно было случиться. Каждому отведена своя роль. Своя собственная роль. Причина не в тебе, а в них. Они приносят жертвы ради всеобщего добра так же, как делала ты.

– То есть ты пытаешься сказать, что весь мир не вращается вокруг меня?

Он улыбнулся:

– Более-менее. Вот что я имею в виду: во многом, что произошло, бесспорно, есть твоя заслуга, однако в том, за что ты себя коришь, твоей вины нет. Ты ни в чем не виновата. Ни в войне, ни в смерти Рэйта, ни в том, что Сури оказалась в плену.

– Тогда кто в этом виноват?

Малькольм замялся и оглянулся, будто что-то услышав.

– А где Нолин? – неожиданно спросил он, словно только теперь заметил, что мальчика здесь нет.

– Что? – Резкая смена темы ошеломила Персефону.

– Понимаю, еще рано, но разве мальчишки не встают с рассветом?

– Он с Джастиной.

Малькольм кивнул.

– Ну разумеется, – протянул он. В его тоне явственно слышался упрек.

– Что?

Малькольм нахмурился. Неодобрительно, осуждающе.

– Да просто интересно… Нифрон когда-нибудь проводит время с ребенком?

– Ты избегаешь ответа на мой вопрос.

– Г-м-м? – пробормотал он.

Персефона скрестила руки на груди.

– Кто в этом виноват, Малькольм?

Копьеносец нахмурил брови и со вздохом опустил плечи.

– Виноват. Любопытное слово, не находишь? Став кинигом, ты не спрашивала, кто в этом виноват, а между тем вожди гулов, уверен, спрашивали. О вине речь заходит, лишь когда случается что-то плохое. Успех свободен от подобной ноши. Может, лучше повременить с суждениями и не искать виновного, когда это может и не понадобиться.

Тура просто сказала бы: «Не знаю». Сури, вне всякого сомнения, заговорила бы о бабочках, или облаках, или о чем-нибудь в равной степени бессмысленном. Малькольм знал ответ – в этом Персефона не сомневалась, – но скрывал его.