Казахское ханство к началу XVIII в. фактически превратилось в конфедерацию родов и племен. «Ни у кого из киргизов, – отмечал П. И. Рычков, – нет такой власти, чтобы покарать по усмотрению хотя бы самого тяжелого преступника, ни у кого, даже у самих владык-правителей, уже не говоря о военных начальниках. Чем сильнее род, к которому кто-нибудь принадлежит, тем больше его влияние и авторитет, ибо в случае надобности он может пользоваться силою своего рода для своей защиты, помимо всякого правосудия. Двинуть киргизов на какое-либо дело можно лишь с одобрения многочисленных родовых глав; веление самого хана имеет сравнительно мало значения». С. Б. Броневский говорил о казахских аристократах (торе), что «в степи едва их замечают и подвластные весьма щадят для них почести, и удостаивают иногда одним: «Аман Тюря или батыр (здравствуй солтан батырь)». «Они (ханы – Р. Т.) пред другими салтанами, кроме предпочтения, во власти своей почти никакого преимущества не имеют и по состоянию народному усилиться и абсолютным сделаться им не только трудно, но и невозможно, ибо через одни интриги и военное искусство один над другим преуспевают, почему и титул ханский достают», – отмечал также И. И. Неплюев.

В свете данных свидетельств можно полностью согласиться с мнением видного советского историка С. Е. Толыбекова, что «… сама по себе слабая власть над народом предводителя рода – бия, султана или хана была более реальной в том случае, если хан, султан, бий были батырами». Поэтому представляется более верным рассматривать историю не только ханов и султанов, которых правильнее было бы называть батырами из «белой кости», но всего батырского сообщества в целом.

Сам титул «батыр» носил чрезвычайно широкое значение, хотя многие историки и совершают часто ошибки, пытаясь придать этому термину какое-то узкое толкование. «Батырами называют людей храбрых, справедливых и предприимчивых; во время войны это наездники», – отмечал Е. К. Мейендорф. В свою очередь, И. Казанцев писал: «В древности титул или звание батыра присоединяли к именам своим многие владельцы. Его получал тот, кто три раза прежде всех врывался в неприятельский народ и каждый раз убивал в нем хоть одного человека». Другие источники свидетельствуют о том, что для признания батыром необходимо было одержать верх в традиционных поединках, которые в степи проводились почти перед каждым сражением. Видимо, достаточно часто бывало и так, что битв между кочевниками вообще не было и дело решалось несколькими единоборствами между батырами противоположных сторон. В отношении «кочевых узбеков» Ф. Беневени отмечал, что они «сражения генерального при баталиях не чинят, токмо когда два корпуса сойдутся вместе по малому числу, яко из них на поединок со обоих сторон высылаются».

Многие батыры в поисках славы могли разъезжать в одиночестве и вызывать на поединок встретившихся врагов. В Европе о подобных обычаях к XVIII в. уже и не вспоминали, и потому полковник И. Ф. Бларамберг с иронией рассказывал о том, как «нередко случалось, что Русские отряды встречал с ног до головы вооруженный всадник и от имени целого народа спрашивал: «по какому праву топчут их землю, и какое имеют дело и в их владениях». Конечно, снятая с передков пушка и штыки тотчас переменяли тон переговорщика, но все же он оставался при своем вопросе: что вам здесь надобно? И заключал им каждую речь».

Вообще, кочевника трудно было удивить единичным случаем проявления удали, и победа над одним либо несколькими противниками в одной битве была делом достаточно заурядным. Каждый мужчина должен был защищать свою семью, свой аул, свое племя, свой скот, свое кочевье в случае вторжения врага. Поэтому важна была не только храбрость и степень воинского мастерства, но и характер, поведение, система ценностей, которые и позволяли народу нарекать своих сынов батырами. Вот что писал, к примеру, итальянский путешественник Барбаро, воочию имевший возможность увидеть военные традиции кочевников: