Гораздо лучше, чем солдаты, проявляли себя казаки, особенно яицкие (уральские), широко заимствовавшие кочевые традиции. Вот как описывал, к примеру, внешний вид казаков, участвовавших в походе на Хиву (1839–1840 гг.), известный русский военный историк и участник этой экспедиции М. Иванин: «Уральские казаки, более опытные и имевшие более способов, оделись лучше прочих войск; по разсказу одного из них, у него поверх рубашки была стеганная на верблюжьей шерсти фуфайка, потом полушубок из молодых мерлушек, доходивший несколько ниже колен; сверх обыкновенных штанов, другие стеганные на верблюжьей шерсти, а сверх их кожанные киргизские шаровары, длинные сапоги с большими онучами, полушубок подпоясывался ремнем. Сверх полушубка саксачий (годовалых баранов шкуры) тулуп, а поверх его киргизская доха из лошадиных шкур, подпоясанная ремнем, баранья шапка и башлык, а про запас киргизский малахай». В результате, как далее пишет М. Иванин, «уральские казаки менее всех пострадали, не смотря на то, что более прочих войск употреблялись на работы и перенесли более трудностей». В походе, где из пятитысячного отряда от морозов и болезней погибло около пятой части личного состава, потери пехоты составили два человека из каждых семи, в то время как уральские казаки потеряли лишь одного человека на каждые восемьдесят.

Тактические отступления мало помогали в борьбе с казаками, поскольку от них было трудно оторваться. С другой стороны, целиком казачьи отряды в борьбе против казахов тоже не всегда оказывались эффективны. «Киргизы и вообще Азиатцы, – писал М. Венюков, – при столкновениях с нами, боятся не столько казаков, сколько солдат: это убеждение в них выработалось под влиянием неоднократных неудач и даже поражений казачьих отрядов. Солдаты остаются непобедимыми».

Казаки, являвшиеся великолепными кавалеристами с точки зрения европейских военных специалистов, в столкновениях с кочевниками всегда старались спешиться и действовать, как солдаты. Но еще больше, чем солдат, кочевники страшились пушек. «Не раз ватага киргизов, увидев сверкающие на солнце стальные бляхи на повозках русской армии, принимала их за «зимбераки» (так они называют пушки) и пускалась наутек», – писал Б. Залесский, упрекая казахов в трусости. Однако сражаться с отрядом солдат, имеющим на вооружении пушки, в степных условиях было безумием. Успешнее было вымотать такой отряд, тревожа внезапными набегами, чем собственно обычно и занимались степняки. Это была беспроигрышная тактика.

Впрочем, российские командиры и особенно казачьи атаманы превосходно знали и о слабостях своих противников. Самым уязвимым местом казахской военной организации являлась ее очевидная зависимость от кочевой формы хозяйства. Обычно весной кочевники не могли оказать никакого сопротивления противнику. Исхудавшие за зиму кони должны были набраться сил, и боеспособность степняков восстанавливалась лишь к середине лета. Этим обстоятельством с древних времен умело пользовались оседлые соседи.

Кроме того, на боеспособности казахов рассматриваемого периода серьезным образом сказывалась их разобщенность. К примеру, секрет многочисленных ойратских побед, как и монгольских эпохи Чингисхана, крылся в железной дисциплине политического и общественного устройства. Недаром и в «Ясе» Чингисхана, и в ойратском кодексе «Их Цааз» этому вопросу уделялось первостепенное значение.

Казахская же демократия иногда превращалась в самую настоящую анархию. «Все киргис-кайсацкия орды с зенгорскими калмыками в непристойной войне и могли бы тех калмык одолеть; ежели б обще согласились, а у них один хан с войною пойдет, а другой оставляет, и так свое владение у калмык теряют»,