Выйти сразу не получилось. Народ, увешанный пакетами рвался на улицу, чтобы побыстрее добраться до дома и распихать покупки по полкам и холодильникам. Но ещё большая толпа жаждала приобрести продукты, чтобы пополнить свои запасы. Два этих людских потока, как-то, особенно яростно, столкнулись прямо в широких раздвижных дверях. Уступать не хотел никто. Две могучие силы смешались, создавая водовороты, воздух переполнился электричеством, и тут полыхнуло. Кто-то кого-то толкнул, кто-то уронил что-то стеклянное, раздался звон разбивающегося стекла, потом маты и, наконец, драка. Нас с женой тоже завертело в этом людском водовороте, швырнуло об стену и протащило по ней. Я оглянулся на Ирку. Она с испуганным побледневшим лицом, вцепившись в пакеты, пыталась обойти толстую тётку, оказавшуюся между нами. Крики, звуки ударов, стоны, опять маты и, как завершение, грубые мужские голоса, сразу ледяной струёй остудившие градус страстей.

Толпа, как-то поспешно, начала рассасываться и, наконец, в дверях осталось только четверо военных в бронежилетах, касках и респираторах, удерживающих двоих бузотёров с разбитыми лицами. Ещё трое корчились у их ног, не торопясь вставать на ноги. К магазину подъехал автобус с зарешечёнными окнами, и военные сноровисто закинули всех нарушителей спокойствия в его чрево.

– Напоминаю, – громко проговорил старший патруля. – Нарушение порядка в условиях карантина будет наказываться строго.

– Куда их? – робко поинтересовался кто-то.

– В изолятор временного содержания. Завтра судья определит меру наказания.

– Строго, – хмыкнул я, обращаясь к жене.

– Не представляешь, насколько, – услышал моё замечание военный.

В поляризованных стёклах тактических очков не было видно глаз. Только отражение испуганно съёжившейся толпы. Я, на всякий случай, прикусил язык и, дождавшись, когда патруль уберётся восвояси, потянул жену на выход. Вступать в полемику не стоило. Чего доброго, ещё и сам огребу неприятностей. Тем более, что и жена свободной от пакетов рукой сжала мне локоть, словно я и сам не понимаю.

Дома выяснилось, что в толпе мне порвали на спине свитер и ещё по шву разошлись брюки. В нормальное время бы со стыда сгорел. Виданное ли дело, в порванных штанах по улице щеголять? А сейчас – ничего. Только посмеялись и призадумались. Нужна одежда покрепче. Я вспомнил о том, что где-то на антресолях есть горка, прекрасный костюм из палаточной ткани, который я приобретал, когда увлекался одно время рыбалкой. Увлечение оказалось мимолётным и быстро прошло, а костюм остался. Общими усилиями отыскали его, а, заодно и наткнулись на берцы, о которых я совершенно забыл. Прекрасный набор. Как раз для хождения в магазин в современных условиях. Завтра, всё равно, ещё раз идти, а от подобной свалки, что была сегодня, никто не застрахован. Тут нормальная одежда не выдержит. Не хватало ещё, как-нибудь, домой вообще без штанов прийти.

Жена, пока я распихивал по полкам покупки, быстро поставила чайник на плиту и принялась сооружать бутерброды. Решили обойтись чаем, а кофе, в целях экономии, не трогать. Запихнув последний пакет на верхнюю полку кухонного гарнитура, я вздохнул с облегчением, присел за стол и, отыскав пульт, включил телевизор. На экране появилась панорама какой-то сельской местности, на фоне которой несколько человек в респираторах сбились кучкой, о чём-то совещаясь и, время от времени, что-то чиркая в раскрытых блокнотах. На заднем плане стоял бронетранспортёр, и прогуливалось несколько военных в бронежилетах и с автоматами наизготовку. Камера переместилась вправо и стала показывать небольшую колонну машин у обочины, сгоревших до неузнаваемости. В кювете рядом валялась груда какого-то тряпья. Панорама поехала вперёд, и мы с ужасом увидели, что то, что мы приняли за тряпки, было кучей трупов.