Долор не ответил. По его мрачному лицу Айя поняла, что кипящая работа вокруг теплиц отнюдь не обрадовала его – наоборот, Глубина выглядел так, будто она не исправляла содеянное, а повторила сожжение с большим размахом.
«Сначала Мейсон, теперь он. Почему люди, с которыми я пытаюсь наладить отношения, остаются равнодушными к моим словам и поступкам?»
– Тео, – осторожно окликнула его принцесса, и на лице охранника проступило удивление. Она знала, что рискует, произнося его настоящее имя. Переходит давно установленную черту дозволенного; требует больше, чем сама согласилась получать. – Я лишь показываю, что не забыла о случившемся. Я понимаю, что оплошала, и хочу все исправить…
Но Глубина едва слышал ее слова. Собственное имя, будто холодный кисель, растекалось по макушке.
«Она не имеет права» – стучало в его голове наряду с «Это всего лишь имя».
Охранник потянул носом – всего одно слово, но оно, будто рыболовный крюк, выволокло из недр памяти воспоминание. Плотная пелена застила глаза. Мгновение – и нет рядом принцессы. Только Мод.
«Тео-Тео-Тео» – Мод напевает его имя, растягивая гласную «о». Она катается на качелях, весело болтая ногами; ее рыжая коса расплелась, и ветер бросает копну волос в веснушчатое лицо. Солнце играет на плечах медвежьей дочери расплавленным золотом. Тео не может отвести от нее взгляд, боится моргнуть, но убеждает себя, что это от волнения – вдруг она свалится с качели, вон как высоко взлетела!..
Мужчина закрыл глаза, мечтая вернуться в тот день; застыть в нем, вычеркнуть из жизни все, что было после. Избавиться от Глубины, вырвать его из сердца и вновь стать влюбленным пятнадцатилетним мальчишкой. Вот бы время умело поворачиваться вспять…
Пока его мысли были где-то далеко, Айя все говорила, хмуря брови, сжимая до белизны костяшек складки платья в руке. Ее губы шевелились, но Тео не слышал – он все еще находился там, в солнечном дне, в своей счастливой жизни.
«Мод, останься, прошу», – молил он, но Владыки были немы к его желаниям.
– …я пыталась помочь слабому другу достойно выступить на Представлении. Я спалила теплицы ненамеренно. Неужели ты не понимаешь этого? – допытывалась Айя. Ей было больно видеть отсутствующий взгляд Глубины, обидно от его молчания. Не выдержав, она схватила охранника за руку выше локтя и закричала:
– Тео!
Произнесенное второй раз имя обрушилось на него как ушат ледяной воды на голову; он часто заморгал и наконец обратил внимание на нервную принцессу. Одним движением стряхнул ее пальцы со своей руки и прижал ладони к вискам. Голова раскалывалась; желание сию же секунду убраться подальше от принцессы становилось непреодолимым. Айя, увидев, что Глубина наконец вышел из оцепенения, выпалила со злостью:
– Сколько еще ты будешь меня наказывать? Что мне нужно сделать, чтобы ты перестал видеть во мне врага, которому вынужденно служишь? Ну же, Тео, ответь!
Айя использовала его имя вновь и вновь, как иглу, способную пройти сквозь толстую кожу. Но увидев, что результата это не дает, мрачно добавила:
– Я приказываю.
В воздухе будто лопнул туго натянутый трос – на лице Глубины проступила жгучая ненависть. Он выпрямился, свел стопы вместе, а правую руку спрятал за спину. Точь-в-точь вышколенный стражник короля, только без соответствующей формы.
– Как будет угодно принцессе, – чеканя каждое слово, ответил он. – Наш уговор – единственное, что держит меня рядом. Как только по вашей вине умрет человек, я заберу вашу жизнь. В теплицах никого не было, значит, вы продолжите жить. Судьба растений меня не интересует.
– Я надеялась, что со временем ты простишь меня. Станешь другом, – призналась Айя. Чувство неудачи накрыло ее с головой, куда сильнее, чем после провального разговора с Мейсоном.