Они стоят на Скале Прощания. Ветер пытается сорвать с нее темный тяжелый плащ, приносит водяную соленую взвесь.

– Мне нечего делать дома, милый. Что я буду там делать, скажи, пожалуйста. Ты знаешь, как мы живем? У нас Средневековье, милый. И потом, кому нужна такая уродина, как я?

– Ты красавица!

– Да, в твоих глазах, милый. Но мои сородичи смотрят другими глазами. И потом, там не будет тебя.

«Не будет меня, – повторяет он про себя и понимает, что это значит. – Не будет меня у нее, и не будет ее у меня. Не будет нас».

– Прости меня. Я спросил, не подумав. Я глупею рядом с тобой, ты знаешь? Я так тебя люблю, что ни на что больше не остается места.

– Я знаю, милый. Но мы будем вместе. Вместе состаримся и умрем. И с нами будет Ё.

– Его зовут Макс.

– Макс… Странное имя. Мне кажется, я уже его слышала когда-то. Знаешь, мне все время кажется, что я что-то забыла, что-то важное…

– Брось, Йя, как ты могла забыть? И что? Мы же еще не проходили демобилизацию.

– Наверное, ты прав, Абель. Кстати, меня зовут Ди. Ди – это мое подлинное имя, его можно доверить только самым близким людям. Так у нас принято.

– Спасибо, Ди. А я Виктор. Это мое настоящее имя.

– Виктор… А как будут меня звать там, у вас?

– Не знаю. Наверное, наши подберут тебе подходящую биографию. И имя подберут.

– И все-таки что-то не так. Я чувствую. Я же колдунья Сойж Ка, Виктор. Я могу… Иногда я могу чувствовать что-то, что не чувствуют другие.

– И что же ты чувствуешь?

– Не знаю. Что-то. Как будто я забыла что-то, но не до конца. Кто такая Нор? – спросила она вдруг.

– Нор? – удивился Виктор. – Ты имеешь в виду графиню Ай Гель Нор?

– Графиня… Не знаю. Я вспомнила только это – Нор. Кто она?

– Ее уже нет, Ди. Это была гегхская графиня. Я спас ее когда-то на Сцлогхжу[13], лет десять назад, но она умерла здесь, на Курорте. Спасти ее не удалось. Ты же помнишь, какой ужас устроили там ратай.

– Умерла? Не знаю. У меня такое ощущение, что она еще не родилась, но с ней что-то будет связано. Что-то важное, только не сейчас, а потом. Потом, когда-то, где-то… Не знаю. Возможно, это предвидение. У нас это случается.

Огромная волна ударила в скалу. Дрогнула скала, камни ударили по ногам, как будто норовя сбросить их вниз, и мгновенная, как вспышка света во тьме, волна мелкой дрожи прошла через все тело Виктора, заставив его закричать от боли и ужаса. Он попытался открыть глаза, вырваться из водоворота воспоминаний, затягивающих его все глубже и глубже в омут прошлого, но…

– Если ты перестанешь орать, я тебе объясню. – Лотман, куривший толстую черную сигару, набрал полный рот пахнущего степным пожаром дыма и замолчал. Первый Первый Глаза был невозмутим. Он вообще редко выходил из себя, Генрих Самуэль Обадия Лотман, начальник собственной разведки Легиона.

Виктор смерил его нарочито оценивающим взглядом и погасил гнев.

– Говори, – предложил он, демонстрируя образцово-показательное спокойствие. – Говори.

– Вот что значит профессионал, – заметил Лотман с очевидной иронией и снова замолчал, затягиваясь.

– Ты хотел что-то объяснить. Объясняй.

– Ты прав, – согласился Лотман, меняя модус операнди с такой изящной простотой, что впору, позавидовать. – У нас очень мало времени. Я украл эти полчаса у Легиона, и даже моих прав и возможностей не хватит на большее. Увы. Так что к делу. Если хочешь, кури, ешь, пей. Но боюсь, когда ты поймешь, о чем я говорю, аппетит у тебя пропадет. Извини.

– За меня не бойся, – отрезал Виктор и демонстративно налил себе бренди в чашку для омовения пальцев. – Говори.

Они сидели в небольшом конференц-зале, куда Виктора доставили прямо из карантина. На краю круглого яшмового стола для заседаний были заранее приготовлены напитки и закуски, и именно с этого края они и сидели. Больше в помещении никого не было, и Виктор был уверен, что никаких иных свидетелей их разговора – ни живых, ни мертвых – в природе не существовало. Уж об этом Первый побеспокоился наверняка.