Отец, как я уже написала, вернулся с Гражданской войны сначала в Очаков, а потом приехал в Москву. В Москве он нашел товарищей по Конармии, своих земляков. Вот сидят они как-то вечером в столовой, и один из них спрашивает: «А Фриду ты уже видел?»

Этот вопрос был как гром среди ясного неба, ведь отец и не надеялся разыскать свою сестру, он ничего о ней не знал, не знал даже, жива ли она. А она, оказывается, живет здесь, в Москве! Он получил адрес и немедленно, ночью, пешком (транспорт уже не работал) отправился к сестре. Он шел от Даниловской заставы, подошел к Разгуляю. Только в пять утра добрался до адреса Новая Басманная, дом 31, кв. 5. На двери этой коммунальной квартиры висел, как и у всех, список фамилий жильцов. Было даже обозначено количество звонков к каждому из них. К Фриде указывалось звонить так: один длинный звонок и два коротких. Он нажал на кнопку. Она открыла дверь и едва не лишилась чувств. С тех пор они не расставались, а Фрида всегда помогала нам, его семье, помогала самозабвенно. Мама считала ее своей доброй свекровью, и они крепко дружили.

Ее личная жизнь не складывалась, хотя она была доброго нрава и очень приятной, яркой наружности. Детей у нее не было, и она считала нас, детей брата, своими собственными. Она особенно любила мою старшую сестру Лену.

А личная ее жизнь не складывалась, по-моему, из-за аномальной доброты нашей Фриды.

Сестра Лена с сыном Димой

Так, в Москве ее гражданским мужем стал некто Туловский. Она немедленно предложила ему уйти с работы и поступить учиться в Промышленную академию, сама при этом зарабатывала на двоих. В этой Промышленной академии ковали новые «красные» «партийно-хозяйственные» кадры, то есть обучали специальности только студентов, зарекомендовавших себя как «проверенные партийцы». После окончания Промакадемии (там училась и Надежда Аллилуева, вторая жена Сталина) Туловский был послан в Ярославль, жил там в общежитии. Фриде он не писал и не звонил. Она в конце концов заволновалась, не случилось ли чего с ним, и сама позвонила в общежитие. Кто-то из персонала ей ответил, что с ним все в порядке. А вскоре пришло и письмо от него: он просил ее больше не звонить ему и не спрашивать о нем, так как эти звонки его «компромеНтирОВАют». Папа потом произносил это слово с издевкой, мама его понимала, а мы нет, так как слово это было непонятным для нас.

Но история эта имела продолжение. Молодой человек отработал свое назначение в Ярославле и вернулся в Москву… вместе с юной и сильно беременной девушкой. Жить им было негде, поэтому он с подругой заявился прямо к Фриде. Она их приняла, кормила обоих (а годы были голодные). Потом он уехал в другой город на работу, девушку оставил у Фриды на некоторое время, она за ней ухаживала и заботилась, войдя в ее положение. Благородство Фриды было беспредельным.

Но и это еще не конец истории. Уже после войны Туловский снова приехал к Фриде, сказал ей, что у него туберкулез, и попросил взять его обратно. Фрида написала отцу, хотела посоветоваться. Отец ответил, чтобы она ни в коем случае не соглашалась, что Туловский ее предал. Отец даже пригрозил сестре, что если вдруг она возьмет этого «товарища» в свой дом, то детей (то есть нас) она больше не увидит. Надо сказать, что в те времена туберкулез считался неизлечимым и очень заразным. Сестра послушалась брата.

Я помню, что еще до войны отец всегда пропадал на работе, дома бывал редко, обожал маму, иногда пел нам романсы, ямщицкие песни. У него был баритон, и пел он очень красиво.

Храню одно мое детское воспоминание, это было перед самой войной. Отец стоит у двери и чуть иронично напевает, глядя на маму: «Что ж ты опустила глаза? Разве я неправду сказал? Разве устами алыми ласковых слов не искали мы? Что ж ты опустила глаза?»