Собственный подход Притчард называет «эпистемология добродетелей с критерием анти-удачи» (anti-luck virtue epistemology)235, так как его особенностью является решение известной проблемы Геттиера с помощью эпистемологии добродетелей. Суть подхода Притчарда заключается в том, что субъекту необязательно ставить в заслугу когнитивное достижение, чтобы он обладал знанием, достаточно, чтобы субъект сделал какой-то нетривиальный вклад в процесс познания. Притчард комбинирует ЭД с идеей «безопасности» Э. Соузы, которую он трактует как модальное понятие. Чем более безопасной является эпистемическая среда, тем меньший когнитивный вклад требуется от субъекта для того, чтобы его истинные убеждения можно было рассматривать как знание. В формулировке Д. Притчарда модальное определение знания звучит следующим образом: для любого субъекта S, если субъект знает пропозицию р, тогда почти во всех ближайших мирах, в которых субъект формирует убеждение, что р, таким же способом, что и в актуальном мире, его убеждение истинно236.

В модально безопасной среде (т.е. в таком возможном мире, где твои выводы не легко могут оказаться ложными) вклад, основанный на добродетельных способностях субъекта, может быть весьма малым. Но в ситуации, когда атмосфера является эпистемически проблематичной, только активное использование интеллектуальных добродетелей, по Притчарду, может превратить просто истинное убеждение в знание.

Представляется, что подход Притчарда путем введения понятия модально безопасной эпистемической среды, в целом, решает для ЭД проблему ценности знания, о которой подробнее мы поговорим в следующем параграфе. Но если мы хотим развивать «сильную версию» ЭД, то проблема коммуникативного знания все же остается237.

Почему знание является более ценным, чем просто правильное мнение? Традиционный ответ, который находим у Платона в «Меноне» и «Теэтете», заключается в том, что знание более ценно, чем простое мнение, потому что связано с обоснованием. Но это трехчастное определение привело к пост-геттиеровскому тупику, поэтому необходимо было искать новые подходы. Кроме того, с практической точки зрения между знанием и правильным мнением по поводу того, как попасть из пункта А в пункт Б, нет принципиальной разницы – оба приведут в пункт Б. Как мы покажем, эта проблема может быть нивелирована с помощью эпистемологии добродетелей.

Допустим: S знает, что р тогда и только тогда, когда он/а проявляет некоторую интеллектуальную добродетель, и следовательно, заслуживает похвалу за своё истинное убеждение в том смысле, в котором человек, просто имеющий истинное убеждение, еще не заслуживает похвалы.

Критики релайабилизма полагают, что он не может объяснить, чем знание более ценно, чем просто обоснованное мнение. Согласно процессуальному релайабилизму, субъект знает, что р, тогда и только тогда, когда: 1) р истинно; 2) S убежден, что р истинно; 3) убеждение S, что р, произведено надежным процессом; 4) анти-геттиеровское условие соблюдено. Но, как полагает У. Джонс, при таком определении непонятно, чем знание лучше просто истинного мнения: «Вкратце, если дан концептуальный каркас релайабилизма, то нет причины заботиться о том, с помощью какого метода мы пришли к истине, если она является истиной. Мы ценим более хороший метод потому, что мы ценим истину. Но это не говорит нам, почему мы должны ценить истинные убеждения, полученные с помощью данного метода, больше, чем другие истинные убеждения, полученные с помощью менее надежного метода» (например, с помощью гадания на чаинках)