– Я их принесу попозже, – пообещал Рико.

Дела крепче сжала мою руку и пошла к краю двора. Лежащий невдалеке человек содрогнулся. Я услышала слабый стон.

– Они действительно собираются?.. – Закончить фразу у меня не получилось.

Дела повела меня дальше мимо стонущих солдат:

– Не знаю. Сейчас мы боремся за наши жизни, Эона.

– Я могла бы попытаться их исцелить.

– Ты уже обуздала свою силу?

– Нет.

– Тогда ты ничем не поможешь.

– Но это неправильно!

Я потянула Делу назад, но она дернула меня за руку, вынуждая приноровиться к ее быстрому шагу.

– Мужчины не желают, чтобы женщины суетились рядом, напоминая им о жизни и милосердии, в то время как они должны поддаться агрессии и жестокости.

Я подумала о Кинре: не все женщины воплощают жизнь и милосердие. А как же я сама? Я едва знала, как быть женщиной, и после бойни в поселке меня вряд ли можно назвать символом жизни. Но даже если так, Юсо призывал к убийству. А император согласился на это. Я стиснула кулаки.

Дела протолкнула меня через красные дверные флаги. Одинокая лампа на стене почти погасла, погрузив переднюю в полумрак. Я напряженно прислушивалась к происходящему во дворе, одновременно и страшась звуков, которые могли проникнуть в наше затхлое убежище, и зная, что должна их услышать. Но утреннюю тишину нарушали лишь птичьи трели да мычание наших волов.

– Ты ранена? – Дела уже тащила меня к лестнице.

– Только рука, – вздохнула я.

Я подняла руку, дабы осмотреть порез. Жемчужины на предплечье сдвинулись, крепче прижимая фолиант к коже, и впервые меня испугали их щелчки и объятия. Если мечи Кинры жаждали смерти императора, то какова же цель ее дневника? Вдруг им тоже управляет ган хуа – отрицательная энергия, выделенная из хуа и нацеленная на императора? Без своей противоположности, положительной энергии лин хуа, ган хуа может оказаться смертельно опасной. Я подавила растущую панику. Все мои надежды зиждились на дневнике изменницы. Даже если там и содержится секрет драконьей силы, он все равно бесполезен – словам женщины, пытавшейся убить императора и пронесшей свою ненависть сквозь пять столетий, веры нет.

Нельзя рисковать, таская с собой книгу, чья сила может змеей пробраться в мои мысли и захватить их, как недавно мечи.

– Моя леди?

Мы с Делой обернулись. У задней двери стояла Вида.

– Мы с Солли отловили несколько лошадей гвардейцев. И я собрала в седельные сумки все, что сумела.

– Хорошо, – кивнула Дела. – Где наша одежда? Леди Эоне нужно платье. И лечение.

А еще нужно убрать фолиант подальше от моей руки – подальше от меня. Горло сжалось, словно от утраты. Фолиант был моим постоянным спутником последние несколько недель, символом надежды и силы. Казалось, будто меня предал верный друг.

Вида поманила нас на конюшенный двор. Снаружи пахло лошадьми, зерном и навозом – приятная перемена после запаха пролитой крови и выпущенных кишок. Я глубоко задышала, надеясь побороть отчаяние, грозившее захлестнуть меня с головой. Если я не могу доверять дневнику, то как сумею подчинить свои способности?

Вдоль коновязи стояли четыре лошади. Солли расхаживал между ними, успокаивая встревоженных животных мягкими поглаживаниями и нежным шепотом. Заметив наше приближение, он остановил нас взмахом руки:

– Мои леди. – Солли склонил голову набок, его обычную кривую усмешку сменили поджатые губы. – Не подходите к лошадям. Они все готовились для сражений и лягнут любого, кто окажется рядом.

Дела подтолкнула меня к хлеву:

– Иди с Видой, перевяжи руку и оденься. Только не в траур, во что-нибудь более незаметное.

Обойдя лошадей по кругу, я двинулась за Видой в сарай. Волы замычали, когда мы миновали их стойло. Наверное, они голодные. Я вдруг поняла, что тоже проголодалась, и невольно усмехнулась. Предательство и утраты меня не волновали – лишь еда и отдых.