Я помню, что после этого погрузился в еще большую депрессию. Не хотелось ничего. Никакими словами я не могу описать глубину той безысходности и отчаяния, в которых тогда находился.

Я испытывал боль каждый раз, когда видел её с кем-то. Когда она проходила мимо и не здоровалась, когда она, бывало, садилась рядом, и брезговала со мною даже заговорить, а если я пытался втянуть её в разговор, она отмахивалась от меня односложными, ничего не значащими, фразами.

А я всё не останавливался. Всё так же смотрел на неё, прожигая своим тяжелым пронзительным взглядом. Всё надеялся. На что, спрашивается? Что произойдет чудо, она одумается и побежит ко мне с распростёртыми объятиями? Я писал ей грустные письма. Она их читала, но никогда не отвечала. Так и продолжала упорно молчать. Никакой реакции. Я мог лишь догадываться, что она обо мне думает.

Не знаю, почему я всё не сдавался. Зачем понапрасну тратил свои нервы и жизненные силы. Если б человеку было не плевать на меня, он бы уже давным-давно как-то отреагировал, хоть одно доброе слово сказал в ответ. А я всё оправдывал её: может, она стесняется, может, боится, может, просто долго думает и никак не может решить, что ей предпринять. Да что угодно, лишь бы не признавать, что я человеку НЕ НУЖЕН! Ни как друг, ни как парень, ни как кто, вообще! Никак!

Примерно через пару месяцев терпение Влады, наконец, лопнуло. Как-то раз после работы она отвела меня в сторону и сказала:

– Можно тебя попросить прекратить это.

Мы оба прекрасно понимали, о чём она говорит.

– Но почему?

– Просто прекрати это, ладно? Понимаешь, мне некомфортно. Я хотела написать тебе, но подумала, что будет лучше, если я всё скажу в глаза.

В тот момент я так ясно ощущал, что стою на краю очередного обрыва. Нет, уже лечу вниз, в неизвестность. Я смотрел на девушку и не мог ею налюбоваться. Вот она. Так близко. Стояла в полуметре от меня, окидывая меня недобрым подозрительным взглядом. Она, как всегда, куда-то спешила, и хотела как можно скорее разобраться и закончить этот разговор.

– Хорошо, – ответил я. – Скажи хоть причину.

Я пытался оставаться доброжелательным. Даже улыбался, но понятное дело, что её слова просто разрывали мою душу на части.

– Ну… Просто нет, понимаешь?

Она что-то мялась, и никак не могла чётко сформулировать свою мысль. Боялась показаться бестактной или обидеть? Куда уж ещё больше?

– Ты одна живешь?

– Я бы не хотела это обсуждать.

– Просто ответь да или нет, пожалуйста… – Настаивал я.

– Нет… В том-то и дело. Ну, всё сложно… Я понимаю, это немного болезненно для тебя…

Немного?

– Это очень болезненно, – подтвердил я.

– Ну, ты прекратишь? – спросила она с надеждой.

– Хорошо. Ладно.

И так несколько раз. Что бы ещё я ей ответил? Что не отпущу? Что так и буду, словно нищий, умолять о любви?

Мы проговорили буквально минут пять, и Влада сбежала. Я тоже, ни с кем не разговаривая, быстро собрал вещи и ушёл домой. Я помню, что делал тогда всё просто на автомате. Я ни с кем даже не попрощался. Непроходимый ком встал у меня в горле. Так, что я даже не мог выдавить из себя ни слова.

Я не помню, как оказался дома. В пепельнице тлело двадцать три окурка. У меня слезились глаза, а горло нещадно саднило. Но, как ни странно, я оставался спокоен.

Забыть её. Забыть. Неужели это так трудно? Никого и никогда я так не любил, как её. Но что в ней было такого особенного? Я понимал, что мне надо взять себя в руки. Мать твою, мужчина я или нет? Чего я так раскис?

Да, я мог бы ругать себя сколько угодно, взывать к собственному разуму, но сердцу не прикажешь, как говорится. Пока эта боль не испита до дна, мне и нечего было надеяться обрести покой.