«Итак, что мы имеем? Две похищенные иконы и один убитый охранник. Это – раз. Побег Пышкина и выговор от Деда. Это – два. Полное отсутствие зацепок. Это – три.

Что теперь? Надо дожидаться ордера, брать бригаду и ехать на квартиру Пышкина. И надеяться на удачу».

Позвонив по номеру, полученному в Третьяковке, Глеб договорился о встрече с Сергеем Лягиным. Узнав о том, что речь идет о «Влахернской иконе Божьей Матери», тот сразу же согласился принять Стольцева у себя дома.

Квартира бывшего реставратора располагалась в обшарпанной с виду сталинке с прекрасным видом на Москву-реку Внутри же все выглядело так, как и положено выглядеть жилью одинокого пенсионера – старомодным и запущенным.

Передвигался старик с трудом, да и то исключительно с помощью ходунков. Однако, несмотря на преклонный возраст, говорил Сергей Антонович очень живо, сохранив ясный, острый ум.

Как и подобает гостеприимному хозяину, Лягин начал с демонстрации собственной коллекции икон, после чего предложил перейти к чаю. За чаем и сушками выяснилось, что реставратор уже в курсе печальных событий, случившихся в галерее.

– А знаете, я не особенно удивился, когда узнал, что похитили именно «Влахернетиссу».

– Это почему же?

– Дело в том, что с этой иконой уже была связана одна детективная история…

– Неужели? Может быть, расскажете?

– С удовольствием.

Лягин взял с книжной полки внушительных размеров альбом и аккуратно раскрыл на странице с репродукцией Строгановской копии «Влахернской Богоматери» чуть ли не в масштабе 1:1. С трудом найдя место для огромной книги, Лягин торжественно выложил альбом на стол. Подлив чаю гостю и себе и укутавшись в потрепанный плед, он поудобней устроился на диване.

– Начнем с того, что когда в восемьдесят третьем мы обнародовали результаты датирования, коллеги подняли нас на смех. Да мы и сами решили, что это какая-то ошибка. Только подумайте, – и Лягин указал пальцем на репродукцию, – икона, считавшаяся копией кремлевской «Влахернетиссы», сделанной непосредственно накануне ее отправки из Константинополя в Москву и первоначально датированной семнадцатым веком, оказалась настолько старше, что мы трижды проверяли результаты, прежде чем в них поверили. Чудеса да и только.

– И каков же ее возраст?

– По самым осторожным оценкам, самое позднее – седьмой век.

– А по самым смелым?

– Мы определили, что изображение несколько раз врезали в новую доску, что существенно затрудняет точное датирование. Одно дело – определить возраст доски, совсем другое – сделать то же самое с воском. В общем, я тогда предположил, что сама воскомастика еще старше.

– И вам удалось определить насколько?

В ответ реставратор только покачал головой.

– Выходит, это самая древняя икона в России и одна из древнейших в мире? – уточнил Глеб.

– Абсолютно верно.

Повисла пауза. Оба собеседника задумались – похоже, каждый о своем.

– Но я не рассказал самого интересного, – спохватился Лягин. – Во время работы мы применяли мощные трехсотваттные лампы. Становилось очень жарко, мы старались следить за тем, чтобы не повредить изображение. Ну и в какой-то момент зазевались. Воск начал плавиться. Пошел сладковатый запах и легкий дымок. Это было последнее, что я запомнил. Очнулся уже в больнице. Мой напарник – на соседней койке. С тем же диагнозом: острое отравление неизвестной этиологии.

– Думаете, так могли подействовать какие-то древние благовония или испарения от воска?

– Именно это мы тогда и предположили, но…

Реставратор на мгновение задумался, то ли стараясь что-то вспомнить, то ли засомневавшись, стоит ли делиться с гостем посетившей его мыслью. Сделав над собой усилие, он продолжил: