В середине XX века в той части антропологической теории, которая применяла эволюционистские и неоэволюционистские подходы к описанию процессов социокультурного развития, стали возникать концепции, напрямую увязывающие объемы производимой и потребляемой энергии с типом социальной организации, культурными доминантами и ценностными ориентирами. Во многом эти концепции опирались на идеи Вильгельма Оствальда, считавшего, что «история цивилизации есть история все большего контроля человека над энергией»25. Отталкиваясь от этого тезиса, американский антрополог Лесли Уайт предложил формулу, согласно которой ход истории может быть сведен к простому уравнению: C = E × T, где С – культура, Е – энергия, а Т – техника26. Согласно этой аналитической оптике, человек и окружающий его мир представляют собой динамические системы, функционирование которых связано с затратами энергии, – при этом культура есть не что иное, как совокупность технологий извлечения, преобразования и использования энергии. Эволюция культуры – это движение в сторону все большей организации, дифференциации структуры, повышения уровня интеграции и увеличения концентрации энергии (не сложно заметить, что общий оствальдовский исток, стоящий за «культурологией» Уайта27 и «тектологией» Богданова, породил очень сходные системы представлений). Культура «развивается по мере того, как увеличивается количество энергии, потребляемое в год на душу населения, либо по мере роста эффективности орудий труда, при помощи которых используется энергия»28. Чуть раньше тот же принцип был положен в основу типологии этапов технологического развития (уровень извлекаемой энергии коррелирует с параметрами отношений между техникой, природой и человеком), который предложил американский историк и философ техники Льюис Мамфорд29. И хотя в последнее время столь последовательный эволюционистский детерминизм утратил прежнюю влиятельность, появляются все новые и новые попытки обосновать его, опираясь на новые данные биологии, антропологии, археологии и истории. Одним из наиболее громких примеров таких попыток стала книга американского археолога и антрополога Йэна Морриса30. С его точки зрения, развивающей и усиливающей концепцию Уайта: методы извлечения энергии определяют численность и плотность населения, которые, в свою очередь, служат главным фактором, диктующим оптимальные формы социальной организации, вследствие чего одни наборы ценностей становятся более успешными и привлекательными по сравнению с другими31. Иными словами, от способа получения необходимой для жизни энергии (собирательство, земледелие, использование ископаемого топлива) зависят не только форма социальной организации, но и этические координаты. Выдвигаемый исследователем тезис «Моральные требования склоняются перед энергетическими потребностями, а в обществах, извлекающих от 10 тыс. ккал энергии на человека в день, одним из самых важных требований является признание политического и экономического неравенства»32 – может показаться радикально редукционистским, но, как бы к нему ни относиться, Моррис обосновывает четкую взаимосвязь между способом получения необходимой для жизни энергии, ее объемом, характером общественной организации и базовыми ценностями (прежде всего, отношением к неравенству и насилию), обеспечивающими устойчивое воспроизводство данной социальной формации.

Какими бы разнонаправленными ни были эти подходы и постановки вопросов, можно отчетливо увидеть, что эпистемологическая и эстетическая притягательность физического феномена «энергия» касается в первую очередь четырех неизменных проблем, всегда сопровождающих решения по ее репрезентации.