Ссоры в семье вошли в норму. Катя всё больше походила на свою бабку, и Кузя тоже на неё покрикивал, что слышали соседи. Руку только не прикладывал.

Когда пришёл срок, отвёз в роддом. По дороге не разговаривали после очередной ссоры.

Наутро Катя родила сына, а позднее, вся бледная, улыбалась Кузе в окно и попросила прощения за глупые скандалы.

А потом Катя умерла.

Когда Кузя, убитый горем, сидел перед дверью главного врача, старушка уборщица, моя пол, тихо пробормотала, не обращаясь к Кузе, что врачи заболтались на пересменке и забыли, что детское место не вышло.

– Судить их надо, да только правды не найдёшь! – посетовала старушка, глядя в пол.

Главврач так и не принял Кузю и не дал никаких объяснений.

Кузя подал заявления в полицию и прокуратуру. Офицер полиции, принявший заявление, посоветовал прийти на следующий день, и Кузя пришёл. Его проводили к подполковнику Яруллину, который принял Кузю радушно и внимательно выслушал.

– Ты воздух нюхал, кем главврач приходится прокурору города? – трепанул Яруллин с нескрываемой хитростью.

Кузя вспылил, что не знает и знать не желает, и это не должно иметь никакого значения.

– Пухнарь ты ещё! Дубарь глупый! Жизни не знаешь! – сделал вывод Яруллин. – Ты что думаешь, что я ради тебя на фонарь полезу?!

Кузя не знал, что ответить. Яруллин закурил, да так, что некурящему Кузе стало противно, и, попыхивая дымом, пробубнил:

– Ты забудь об этом. Дырку себе найдёшь, родит снова, и живи себе в тряпочку, а я тебе помогу, если что!

Кузю возмущало не только курение, но и наглое отношение к человеку со стороны полицейского. В строительной бригаде мужики тоже курили в вагончике, но, из уважения к другим, старались выдыхать дым в форточку, а подполковник полиции дымил нагло – прямо в лицо. Кузе хотелось и плюнуть в рожу, и вмазать сигарету ему в рот натруженным кулаком, а сказанные слова, говорящие о полном безразличии к убитой медиками жене, были верхом цинизма! Внутри всё кипело, и Кузя боялся, что, как только откроет рот, то выскажет всё этому подонку и матом, и кулаками! Во избежание скандала и драки Кузя молча встал и пошёл к выходу. Яруллин вдогонку ещё подсыпал соли:

– Ты намалявил бы отказную на сына, всё равно виться не сможешь!

Кузя шёл по коридору, разбивая костяшки кулака о стены. У вертушки его остановил дежурный и передал требование явиться на следующий день к назначенному времени.

В прокуратуре ответили, что прокурора нет, а ответ на заявление будет дан в установленный законом срок.

В роддоме увидеть сына не дали, сославшись на то, что он проходит специальный курс восстановления.

Алиса, присматривавшая за Малей, пока Кузя обивал пороги, сообщила, что уезжает в сад, который нужно было подготовить к зиме.

Мале уже минуло три года. Она уже умела читать по слогам, считать на пальчиках, лишь произношение было слабое. Кузя говорил ей, что мама в больнице, но дочка скучала по ней и, видимо, чувствовала что-то более ужасное – не веселилась, а сидела задумчиво.

На следующий день, когда Кузя вновь пришёл в полицию, взяв с собой Малю, его снова проводили к Яруллину. В кабинете оказалась лишь толстая грудастая баба, явно восточной внешности, в цветастой одежде с массой бус и золотых колец. Увидев Малю, она сразу засюсюкала с ней и попросила её к себе на колени. Маля пошла, но неохотно. Женщина говорила с Малей противно искажённым голосом.

– Если вам не с кем будет оставить дочку, то приводите её ко мне, – предложила она.