Эдик, улыбаясь во весь рот, стал похож на мультяшный подсолнечник. Прямо озарился весь, засветился. Никогда не мог понять, почему азиатов называют «жёлтыми». Узбек, которого называли Урюком, смуглый, но совсем не жёлтый. А вот эвены все белокожие, как снежная королева. Какой же он жёлтый?

Достаю из ножен на ремне нож, срезаю ветку тальника с отростком, отрезаю отросток сантиметров на 10 выше от его соединения с основной ветвью, и получается кукан. Хариус отправляется на него, повиснув на отростке, нанизанный через жабры в рот изнури. Но чудо! Не успеваю я его нанизать, как Эдик вытаскивает второго хариуса, ещё крупнее! Затем – третьего, четвёртого, и так за двадцать минут он у меня на глазах наловил пару килограмм рыбы!

– Дядя Андрей! А папироска есть?

– Эдик, ты с ума сошёл? У тебя грудь вон какая впалая. Будешь курить, не вырастешь!

– Тогда не буду больше ловить. Мне же не нужна рыба.

– Что ж ты с пойманной будешь делать?

– Парочку съем, остальное вам отдам.

– Чувак, да ты голодный, поди! Пошли к нам, покушаешь, чаю попьёшь.

Аппетит у Эдика на зависть. Сначала прикончил огромный кусок вчерашнего налима в фольге, потом ещё три жареных хариуса, а потом целую пачку печенья, кусков десять сахара и две кружки крепкого чая. Пытались парня разговорить, но он от природы немногословен. И при этом очень доброжелательный, душевный пацан. Впрочем, «пацан» – это не про него. Он в свои юные годы и рассуждает, и ведёт себя, как взрослый мужик.

Дед в это время вернулся с берега и закаркал, усаживаясь за столом, швырнув в сердцах удочку:

– Ничего не понимаю! Как вы столько рыбы наловили? Мёртвая яма, не берёт ни на одну мушку! Зелёную цеплял, красную, потом золотую, нет рыбы вообще.

– Иваныч, это мы с тобой тут туристы приблудившиеся, а для него, – киваю на солнцеподобного, с зажатой в зубах папироской, – тайга – дом родной. Рыбу он в любой луже поймает, а зверя и птицу на голых камнях добудет, не напрягаясь. Ему пропитание в тайге добыть проще, чем тебе холодильник открыть. Вот послушай, чего расскажу про эвенов.

Есть у меня сосед по подъезду сверху, Саня Горяинов. Они с корефаном в прошлом году поехали на Томтор (озеро в Якутии) на рыбалку на «Иже» с коляской, а вернулись без мотоцикла, зато с «Винчестером». Спрашиваю, откуда такое чудо, мол, раньше такие только в фильмах про индейцев видел. А тот и рассказывает:

«Наловили рыбы, сидим у костра, закусываем, вдруг копыта цокают. Подъезжает абориген верхом на лошади, а за спиной «Винчестер» болтается. Мы с дружком так и опупели. А тот спешился, лошадь навязал, ружбайку в чехол у седла сунул и к нам ковыляет. «Здрасьте!» – говорит. Садится на корточки, молча ухи себе в миску начерпал, и хлебает. Это у них меж собой так принято. Всё, что на столе есть, – всё общее, и разрешения взять еду у них не принято спрашивать. Вещь никакую ни за что не возьмёт, если чужое, а еда у них собственности не имеет – вся общая.

Потом помидорку взял. Изнутри мякоть выгрыз, а шкурку в костёр выбросил.

– Чего ты кожу не ешь? Там все витамины.

– Нет. Нам этого незя. Не полозено нам.

– А-а-а… Ну раз «не полозено»… Слушай, брат, а чё за ружжо у тебя такое диковинное.

– Да… Старое совсем рузьё. Есё отец мои с ним охотилась, а отцу от дедов досталось.

– Можно глянуть?

– Смотри, чево там. Зарязено!

Беру ружбайку, обалдел! Затвор-скоба, колодка латунная. Деревянные детали очень плохи. Видно, что ружью лет сто уже. Смотрю, буквы хорошо читаются: «Model 1895. Winchester», а пониже, мелкими буквами, нечитаемое что-то. Коротенькое ружьишко, лёгкое, прикладистое – ну такая лялечка! Спрашиваю: «Как ствол посмотреть?» Ну, этот «Чингачгук» разряжает магазин, и как-то вся винтовка вдруг от пары движений рассыпалась на несколько частей. Суёт мне отделённый ствол в руки: «На, смотри». Гляжу на свет, а там… Ети его мать! Не канал, а «лунная поверхность»: нарезы ещё видны, но, по всем параметрам, стрелять такое ружьё не может, о чём я и сообщил Чингачгуку.