или о тех, кого он подменял:
(Шекспир, или лорд Бэкон, мудрый лорд?)[4]
…Одних имен в года не перечислить.
И это только тех, кого успело
заметить человечество в себе.
Ну, а других – тех просто океан!
Архипелаги человечьих чувств!
И слов, и снов, и «бредов», и волнений…
И все ушло, втопилось в мир людской
– Не все ушло. Что – лучшее, – осталось.
– Ну да, еще осталось кое-что…
А что Любовь – Само-уничтоженье,
об этом хоть бы кто-то написал…
Быть может ты?
– Пока что не успел.
Он грустно шевелюрой покачал
и… поудобней сел на подоконник:
– Любовь и слово, музыка любви,
любовь – мечта, любовь – очарованье,
любовь – надежда и любовь – борьба,
и, наконец, – корыстная любовь!..
Воистину двуликая монета —
орел и решка: там любовь, здесь боль,
скользящие из одного в другое,
как Мёбиуса гибкая петля.
С одной пласты сползаешь на другую,
не замечая, как туда попал,
и иногда не зная, где живешь:
в любви или на темной стороне…
Готов соревноваться?..
– Нет, не так:
сказать то, что другие не успели,
а может быть боялись рассказать.
Он усмехнулся:
– Даже папа в Риме
провозгласил, что Бог и есть Любовь.
– Ну, Библия сказала это раньше…
– Не ищешь ли ты бога?
– Вряд ли… нет.
Теперь уж нет, а раньше – может быть…
– Ты женщину тогда боготворил,
и бог любви кружился над тобою,
как Херувим. А кто в тебе витал?..
Мечта любви?.. Красивая мечта…
Ее все ищут, мало кто находит:
любовь давно сменил меркантилизм,
и чувства подменяются рефлексом,
дающим нам возможность выживать…
А ты задумал чувства утверждать
в пришедший к нам утилитарный мир,
где деньги стали выше всех амбиций,
а первенство – превыше всех идей?..
– Но всех роднит желание любви…
– Любви к себе, или любви к другому?..
Забытым всуе не боишься стать?
– Забытым – нет, нечитанным – пожалуй.
– Да-а… это так… Особенно теперь.
Идя «вперед», пришли к капитализму
и получили все, что он принес:
войну систем, коррупцию, продажность,
гламур, корпоративные пиры
и, как всегда, обманутый народ.
Мир удовольствий – вот желанье века!
Искусство заразилось конформизмом
и вышло с ним на битву против чувств.
– Но в битве без любви другой исход.
– Другой исход?.. Ты думаешь продолжить
что будет дальше за любовью?.. СЕКС!
А, может быть, и больше – ИМ-ПО-СЕКС[5]
или очередная ПАНДЕМИЯ…
– А, может быть, – ПРОЗРЕНИЕ ИСКУССТВА?
Он замолчал и наконец-то встал:
– Начни с того, что ты умеешь делать:
свои сомненья в песнях изложи.
С того, как задавал себе вопросы,
и как тебя по ним вела любовь.
Хотя бы вот… —
Он вытянул листы
из вороха на письменном столе
и положил поверх лежащей кипы:
– Так многое порой дают нам сны…
Он двинулся к стене, но обернулся:
– А почему ты не спросил, кто я?
Ведь мы с тобой увиделись впервые.
Но тут, конечно, рассмеялся я:
– Я просто знаю, кто ты… Ты – мой бес,
моя дразнилка, мой упрек пространству.
Возможно даже больше – Люцифер[6]…
Ты – мой Непроходящий непокой…
Он усмехнулся:
– Вот на этом кончим.
Коль разобрался сам, то я пошел…
(Лукавый взгляд, над ним волнистый локон
и серые спокойные глаза).
«Ах, книжный червь, – подумал я опять, —
зачем я для себя – тебя придумал?
Чтоб было с кем мне по ночам болтать?»
– Когда не можешь не писать, – пиши.
Быть может прав тот, кто сказал нам: «Любим!»
И он ушел: шагнул к своей стене
и постепенно растворился в книгах.
В какой из них жила его душа?
В одной?.. во всех?.. И в каждой понемногу?
Я подошел к столу и взял листки,
что он случайно вытянул из кипы,
и снова усмехнулся: «Ловкий бес,
сумел найти, что я не ожидал,
и что он предварял самим собою».
Передо мной лежал мой старый «Сон»:
«…Который час? – спросили у него,
И он ответил пробегавшим: Вечность!..»