– Ты что, сдурел, а? – чуть не плача не столько от боли, сколько от унижения, проговорила девушка. – Прекрати, пожалуйста…

– Почему прекратить? – делано недоумевал верзила. – Момент самый что ни на есть подходящий – в доме никого… Давай вставай! – Димка рванул ее за руки.

– Мне больно, отпусти, – взмолилась Женя, – давай не будем?

– Давай будем, – прервал ее сын хозяйки и потащил в сторону своей спальни.

Девушка била его кулаками по спине, дергала за волосы, царапала спину и кричала. Неуравновешенный верзила быстро вышел из себя:

– Что делаешь, сука??? Ты мне ухо расцарапала!!! Все, лядь, я тебя во все щели отымею!!! Сиди тихо, иначе ты покойница!

И, не дойдя до своей комнаты, парень потащил Женьку на кухню и пребольно усадил на стол. Не отпуская ее плеча, свободной рукой достал из шуфлядки нож и приставил его к Женькиному животу.

– Тихо сидишь, умничка. Исправилась. За это тебя ждет приз, – парень одной рукой судорожно расстегивал ремень брюк и молнию, другой, подрагивающей, держал нож. Справившись с брюками и нижним бельем, выудив то, что у нормальных мужчин называется мужским достоинством, ублюдок раздвинул ноги Евгении, забравшись рукой под короткую юбочку. Девушка тяжело дышала, она понимала: умолять ублюдка о пощаде – дохлый номер. Она ждала. Секунд пять.

– Ненавижу тебя, сука, – проговорила она и шваркнула негодяя перечницей по лбу.

Тот взвыл и от неожиданности дернул рукой, в которой был нож. В следующее мгновение оба посмотрели вниз, туда, где быстро расползалось липкое бордовое пятно, грозясь заполнить собой подол беленькой маечки-корсета…

– А-а-а! – взвыл Димка не столько от боли в голове, сколько от страха. – Лядь! Сука! Что будет… Что будет… Ля-а-адь…

– Кончай ныть, – стиснув зубы, выдавила Женька, – в больничку поехали… быстро…

– Хорошо… поедем, давай ключи, – внезапно парень остановился, натянул трусы и брюки, подтер кровь со лба полотенцем, посмотрелся в зеркало, затем медленно повернулся к Женьке: – Так ты ведь ментам стуканешь, а я в тюрьму не хочу…

– Быстрее поехали, – еле слышно просипела Юджи, – не стукану, обещаю… Скажи, что нашел меня в подворотне… Кто напал – не знаю, – затем, хватая ртом воздух, добавила: – Ты меня знаешь, ну же… Дим…

– Ну, смотри, сучка, – все еще дрожащим голосом предупредил лоботряс, – давай ключи – помчимся… смотри мне, – для пущей убедительности повторил он, – стуканешь ментам – ты труп.

– Успокойся, – вяло ухмыльнулась Юджи, – если я… подохну… тебя точно посадят… давай уже, помоги мне слезть…

– Держись за меня, – крякнул верзила, – поедем кататься…

…Черноволосая девушка неспешно вышла из машины. Одета красавица была как среднестатистический столичный гот: пышное темно-синее платьице чуть за колено, перетянутое широким ремнем; на изящной головке – шляпка-таблетка с сетчатой вуалью.

Девушка обошла автомобиль – обычную городскую малолитражку «Пежо», которых тут на каждом перекрестке, в каждом дворе. Присела, почиркала что-то в ежедневнике. Внезапно из крохотной сумочки готессы донесся «Раммштайн». Девушка прижала трубку к ушку и быстро зашла в подъезд одной из серых многоэтажек. Впрочем, ежедневник она оставила на капоте…

…Маленький игрушечный паровозик быстро наматывал круги у Женькиных ног. Железная дорога. В центре ее и сидела Юджи, привязанная к стулу. «Почему на мне этот дурацкий белый парик с буклями?» – подумалось ей.

Ниже этажом по коридору носился священник, пытаясь вразумить нагую деву с крылышками и в таком же дурацком парике.

– Развяжите меня! – крикнула Женька, пытаясь хоть как-то пошевелить затекшими членами. А в холле психбольницы пациенты смотрят телевизор, периодически «наказывая» его тапками.