«Надо же, всё ещё смотрит. Лучше бы вон ту девицу изучал. Она и пофигуристей будет и помоложе… Да, пока что смотрят, но скоро перестанут…» – успокоила себя Женька. – «Года через два такой жизни я совсем стану похожа на старую ведьму с косматой, нечесаной головой, морщинистой, увядшей кожей, заваленной по самую макушку серыми, никчемными бумагами. Погрязну, утону в конторских интригах и не буду думать ни о чем и ни о ком более, кроме как о своём безмозглом и хамском начальстве».

Женька поёжилась как от озноба, хотя в вагоне было душно и жарко. Сокрушённо вздохнула:

«Не хочу… Не хочу! И не смогу. Надо будет что-то придумать. Но нужны деньги, деньги, деньги. А то, как нам с Колькой прожить?»

Женька перевернула страницу, потом наугад защипнула почти половину, и, открыв где-то на середине, задумчиво провела по листам ладонью.

«Да, как нам прожить? Приходится надеяться только на себя. Надолго ли хватит? Вот вопрос. Ладно. Потом придумаю. Что сейчас голову ломать, всё равно никаких идей нет. Нужно думать об отпуске. Сейчас у меня отпуск. Можно спать, сколько захочется, и утром не бежать, как ошпаренная, сминая каблуки, толкаясь в толпе. Не придётся угодливо раскланиваться в конторе с утра пораньше перед теми, кого уж и видеть не могу без содрогания, не придётся носиться по кабинетам начальства, натыкаясь каждый раз на слюнявые взгляды. Хорошо-то как! Наверное, так и выглядит жизнь в раю. Спишь себе до полудня, а то и дольше…

Спать до полудня?..

Нет, дорогуша, ничего у тебя не получиться. У тебя самолёт через несколько часов, а вещи ещё не собраны, и кто знает в каком состоянии прибывает сейчас чемодан. Колька, наверное, собрал его по-своему, игрушки свои сложил на дно и прикрыл полотенцами. А то, что спать хочется – так это ерунда, перетерпим. И не такое терпели. Если всё нормально сложится и мы долетим без приключений, то отсыпаться буду уже у моря, под шум прибоя, под шорох волн по песку, а тихий ветерок, приподняв край занавески, принесёт с собой запах водорослей и морской воды. Как здорово! Для этого можно и усталость перетерпеть, и хамство конторское».

Женька подняла голову и осмотрелась. Молодой человек исчез, по-видимому, сошёл раньше. Просто, погружённая в свои невесёлые мысли, она этого не заметила, а сейчас его место заняла какая-то тучная тётка. Она с угрожающим видом нависла над Женькой, прижимаясь всё плотнее и плотнее к её коленям, наступая на ноги и давая понять, что пора бы и место уступить пожилой, измученной жизненными невзгодами женщине. Женька немедленно опустила глаза и, упрямо поджав губы, принялась читать, перебирая слова в громоздких фразах и изо всех сил стараясь собрать смысл с потрёпанных страниц. Ей оставалось проехать ещё две остановки.

Открыв ключом дверь своей маленькой двухкомнатной квартиры первое, что она увидела – это Кольку. Он с деловым видом вырулил из-за угла, на вытянутых руках, почти под самый подбородок, нёс высоченную стопку разноцветных банных полотенец. На секунду Колька задержался перед дверью и важным голосом произнёс :

– Привет, Ма!

Развернулся и, шлёпая по полу тапочками, зашагал в комнату.

– Собираемся, значит? – спросила Женька, с нежностью смотря в след ему.

– Собрался уже. Чемодан упаковал и закрыл. Вещи наши сложил. Осталось вот – несколько полотенец, но они туда не влезают, – послышалось из комнаты.

– Молодец-то, какой! А ты ел? Я тебе утром оставила на плите… – настроение у Женьки поднялось. Она всегда чувствовала себя лучше и увереннее, когда возвращалась домой, в свой мир, в мир наглухо закрытый от чужих, построенный по её правилам, в соответствии с её желаниям и по её возможностям, пусть и очень скромным, где доминирующим правилом, к сожалению, было правило жёсткой экономии. Мир, где всё было просто и рационально, уютно и всё находилось под рукой.