– У меня нет демонстрационной записи. Но, – Альнов поспешил предложить, увидев, как по лицу Элвиса проскользнуло сожаление, – я могу сыграть, если хотите.

– Вас это не затруднит?

– Нет, почему же… Сейчас?

– Если не сложно.

– Хорошо. Идемте.

Дмитрий выключил проигрыватель и поднялся. Элвис с готовностью последовал за ним. Через боковой выход они прошли во внутренний холл, и Альнов распахнул объемную дверь. Репетиционный зал, в который они не заходили во время осмотра дома перед ужином, оказался большой комнатой без окон. Одну из стен полностью закрывало огромное зеркало, как в танцевальном классе. Синтетическое покрытие на полу тоже вполне подходило для подобных занятий.

Посередине стоял черный концертный рояль. К нему Дмитрий и направился, приглашая располагаться. В зале не было ничего, кроме инструмента, если не считать переносного музыкального центра в углу, невысокой тумбочки у рояля, усеянной нотными тетрадями, и трех стульев – один из них Дмитрий, поставив сбоку от клавиатуры, и предложил Элвису.

Альнов вернулся к двери, чтобы плотнее прикрыть ее. В стенах была хорошая звукоизоляция, и музыка не могла побеспокоить никого в доме, пояснил он, вернувшись на свое место и разбирая ноты.

– Это звучит, может быть, не совсем… Тут нет единого стиля, – Дмитрий отобрал несколько листов и чуть дрожащими пальцами поставил их перед собой. – То есть, конечно, есть, но… – он повернулся к Элвису, придерживая ноты, а второй рукой помогая себе объясниться. – Всего здесь двенадцать песен. И они довольно разные. В них есть черты и кантри, и поп, и блюза, ритм-н-блюза. Только не в чистом виде для каждой песни, а скорее, некое сочетание. Где-то чуть больше одного, где-то другого. Такая смесь. Но это и создает единство в целом. Вы поймете… И эта песня… Она, мне кажется, задает тон. Я бы ее поставил первой, как заглавную… Вот, в общем…

Дмитрий придвинулся ближе к роялю и пробежался пальцами по клавишам. Инструмент отозвался богатым, насыщенным звуком. Какое-то время Альнов держал паузу, не отрывая от бумаги сосредоточенного взгляда. Затем глубоко набрал воздух и начал вступление. Голос у Дмитрия был, действительно, небольшой, но приятный и хорошо поставленный. Впрочем, первые строки он спел не совсем уверенно, почти через силу, хотя играл безупречно.

Но уже к середине песни все его поведение изменилось. Дрожь в голосе, взволнованная складка поверх бровей, напряженность в теле – их как-то постепенно вытеснили невесть откуда появившиеся раскованность и спокойствие. Как если бы каждое прикосновение клавиш, послушно утопавших под пальцами, наполняло Дмитрия энергией. И когда взорвались последние такты страстной и стремительной песни, Дмитрий, вслушиваясь в победный угасающий звук, на мгновение прикрыл глаза и замер. Но не от страха на этот раз, а от силы эмоций, которыми он до предела насытил музыку.

Настойчивый голос раздался до того, как затих финальный аккорд.

– Еще раз, – Элвис потребовал прежде, чем Альнов успел поднять руки с клавиатуры. – И есть второй текст? – Он нетерпеливо прищелкнул пальцами. – Я хотел бы попробовать.

Дмитрий, немного ошарашенный такой резкой переменой, поискал в бумажном ворохе. Прикусив губу и уперев руку на поясе, Элвис дважды пробежался глазами по своему дубликату. И жестом показал начинать. Дмитрий заиграл снова. А потом еще раз. И еще раз.

Элвис, теперь выпрямившись всем телом и чуть наклонившись вперед, сперва мысленно проговаривал текст, не отрывая взгляда от листа бумаги и помогая себе движением губ. При этом он отстукивал пальцами ритм на крышке рояля. Во второй – останавливая Дмитрия на особенно трудных местах. А в третий – спел уже сам. С остановками, но в целом верно.