Настроение у них упало. Уже не хотелось ничего делать. Тогда Вероника предложила опять попить чай:

– Тебе сколько сахара, одну или две?

– Одну.

– Я себе две кладу, хоть и говорят вредно, но почему-то на работе я люблю сладкий чай. А дома пью чай с медом. Кстати, у нас здесь есть мед. Я себе когда-то принесла. Иногда хочется что-нибудь сладенького. Но тогда я пью чай без сахара, а мед ем с бубликами.

– Что-то очень сложно.

– Да ничего не сложно. Если с чем-нибудь несладким, например, с бутербродом с сыром, то я пью сладкий чай, а если с чем-нибудь сладким, с шоколадкой или с бубликами с медом или с булочкой сладкой, то я пью чай несладкий.

– Честное слово, не понимаю.

– Что тут непонятного? А когда я пью просто чай, без бутерброда или сушек, то на работе – с сахаром, а дома – без сахара. На работе мне сахар нужен для работы мозгов. У меня без сахара голова начинает болеть. А выпью чашечку чая с сахаром становится лучше, конечно, еще лимон желательно добавлять, но у нас холодильника нет, негде его хранить до следующего дня. Иногда, правда, я оставляю, но мне кажется, что лимон впитывает пыль и становится невкусным на следующий день.

– А в Англии пьют чай с молоком. У них везде на столах пакетики с молоком, вместе с пакетиками сахара. Но чай они пью густой, даже горький, как чифир. Мы пакетик с чаем быстро вытаскиваем, а они, пока не заварится покруче. Американцы и немцы, в основном, кофе пьют. Несколько чашек в день, некоторые даже на ночь пьют кофе.

– Я пью кофе только утром.

– Я тоже.

– Ты не обижайся на Валерия Павловича. Он вообще-то вежливый и интеллигентный, и всегда улыбается, как американец. А сегодня, видимо, нервный срыв произошел.

– Да, сегодня весь завод лихорадит. Новое начальство приехало из Москвы. Он, наверное, волнуется. Как говорят, новая шапка по-новому метет. Я надеюсь, нас это не коснется. Это там, на верху, у начальства. – Поживем – увидим. Я стараюсь по-философски к жизни относиться. Всегда повторяю себе: «Что не делается – все к лучшему.» Так легче жить, просто плыть по течению, куда принесет – туда принесет. От борьбы и жизненных трудностей я устаю и чувствую себя беспомощной. Я не борец за правду, но хочу прожить жизнь все-таки достойно, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы» – это, кажется, Павка Корчагин говорил в «Как закалялась сталь» Николая Островского.

– А матрос Жухрай ему говорил, что у него есть все, чтобы быть хорошим бойцом за рабочее дело.

Они опять весело рассмеялись. И опять зашел Валерий Павлович.

– Директор на пенсию ушел, – сказал он, – вместо него уже новый из Москвы приехал. Галинка сказала, что молодой. (Галинка – это секретарь теперь уже бывшего директора). А вы все смеетесь. Хорошо устроились, ничего вас не волнует. – И он снял свою куртку и повесил на свой директорский стул. – Так, быстро за работу, – скомандовал он уже мягким, не сердитым голосом, – я вам помогу. Пока там на верху разбираются, нам надо, на всякий случай тоже порядком заняться, тем более, что давно собирались, да все руки не доходили, да и вроде бы такой уж надобности не было, – и они все втроем пошли в архивную комнату, а затем быстро распределили обязанности.

Антон приносил неразобранные бумаги по одной, чтобы не запутаться, и клал на стол Валерию Павловичу. Валерий Павлович аккуратно разворачивал и диктовал Веронике, а она быстро заносила данные в компьютер и всю информацию записывала на обложку новой папки, которую Антон отдавал Валерию Павловичу. Валерий Павлович проверял не сделала ли Вероника ошибки и отдавал Антону, который в обмен на проверенную папку давал ему новый документ, как правило, чертеж. – Я даже горжусь, как это у нас дружно получается. Мы все чувствуем взаимопонимание и ответственность за общее дело, – между делом думала Вероника. Вдруг Вероника остановилась, – Валерий Павлович, а такой номер уже есть. Повторите, пожалуйста, еще раз. Ну, да, – Вероника встала, и они все вместе пошли в архив. Антон притащил стремянку и достал нужную папку. Вероника развязала ее, и они увидели, что в ней ничего не было, – Валерий Павлович! – истерично, повысив голос, почти закричала Вероника. Антон ссутулился и чуть слышно сказал: «Ну, пока вы тут разбираетесь, я в столовку сбегаю, время уже обеденное», – и он юркнул к двери между ними. Вероника только услышала: «Ох, мадридский двор.» И дверь за ним захлопнулась.