Очень забавно, что меня угораздило выйти замуж именно за психиатра. Человека, который знает меня как никто другой, но не имеет права лечить меня. По правилам врачебного этикета, я должна была идти на прием к коллеге Криса, и это ужасно смущало. Я уже представляла, как, выпив лишнего на корпоративной вечеринке, он говорит остальным: «А вы знаете, что жена Криса чокнутая?»

Когда я поделилась с Крисом своими страхами, он ответил, что я говорю глупости и что человек, который меня лечит, соблюдает все правила конфиденциальности. «Я бы мог доверить ему собственную жизнь», – прибавил Крис. «Или собственную жену», – горько усмехнулась я.

Крис не любил мое легкомысленное отношение к серьезным вещам. Да я и сама понимала, что он отчаянно пытается мне помочь. Любой нормальный муж, у которого жена в депрессии, поступил бы точно так же. Можно было представить его состояние, когда я болела. Он все время жил в страхе, что я наложу на себя руки, если, не дай бог, что-то случится с Иви.

Зазвонил телефон. В полной уверенности, что это Крис, я включила автоответчик. Но голос на той стороне провода принадлежал женщине. Знакомые мягкие, благозвучные интонации.

Джулиана. Я схватила трубку, уже зная, как мне следует поступить.

Я вызвала такси и через полтора часа уже была у нее. И вот я сижу за столом. В одной руке чашка с чаем, в другой – изысканный, идеально выглаженный носовой платок. Я плачу без остановки. В голос, понимая при этом, что веду себя как полная эгоистка. Джулиана только потеряла свою единственную дочь, а я всего лишь повздорила с мужем.

Как всегда, Джулиана была сама доброта. Она терпеливо выдержала мой эмоциональный выплеск и предложила остаться у нее на ночь. Я рассказала ей про свой нервный срыв. Прежде она не знала, почему мы перестали появляться в Корнуолле. Крис берег Элоиз и сослался на то, что Том готовится к выпускным экзаменам, а я ему помогаю. Элоиз была настолько погружена в собственные проблемы, что легко приняла подобные объяснения. Теперь я рассказала все это Джулиане не для того, чтобы она меня пожалела, а чтобы поняла, почему я так обостренно на все реагирую.

– Милая вы моя, – сказала Джулиана, – я знала, что вы ужасно переживаете. Но даже представления не имела, через что вы прошли.

– Мы не хотели беспокоить вас, Джулиана. Вы и так намучились с Элоиз.

– Что правда, то правда. Спасибо вам за заботу. Но все равно надо было сказать.

– Знаете, мне без конца хочется спать. Так бы и спала целыми днями.

– Элоиз говорила то же самое.

– Она была подавлена?

Что же я говорю? Да как не быть подавленной. Она же умирала.

– Простите, Джулиана. Она так тяжело болела…

– Да, но дело не в этом. Элоиз имела в виду, что, вне зависимости от рака, жизнь ее была лишена смысла.

– Но разве она не боролась? – запротестовала я. – Она изо всех сил сопротивлялась болезни.

– О да. Но только ради детей. Она прекрасно понимала, что нужна им.

– Но почему тогда ее жизнь была лишена смысла? Разве ее дети не были для нее всем на свете?

– Конечно, это так. Но в ее жизни произошло еще кое-что.

– О чем вы? Вы имеете в виду Теда?

Джулиана опустила голову. Ей было тяжко, она устала.

– Не могу сейчас говорить об этом. Но я рада, что вы побудете у меня, Кэти. Мы нужны друг другу, и нам есть о чем поговорить. Только давайте отложим это до завтра. Я попрошу Энни, чтобы она уложила вас спать.

Если бы такое сказал Крис, то получил бы от меня ответ, что я ему не маленькая. Но Джулиана говорила со мной как мать, моя мать, хотя мама не отличалась особой нежностью. Как же нам не хватает этого – знать, что нас любят, пекутся о нас. Почувствовать себя маленькой, прижаться к своей теплой, мягкой маме…