Мама мягко погладила его по кудрявым волосам.

– Тебе не стоит так заботиться обо мне. Заботься о себе. Не наживай врагов так рано – еще успеешь…

Она хотела добавить что-то еще, но из соседней спальни ее окликнул Тихой. Мама тут же ринулась к нему, даже не бросив привычный прощальный взгляд на сына – настолько она торопилась.

Марк долго не мог уснуть. Мысли в его голове роились пчелами. Его тело ныло, болело, но эта боль не могла сравниться с тем, что испытал Заяц или что испытывает сейчас Яков. Марк ненавидел себя за трусость, за то, что в своем возрасте он все еще остается слабым мальчишкой, самым слабым среди деревенских парней. Но больше себя он ненавидел Тихоя, того мужчину, который спал в соседней комнате. Марк засыпал с фантазией, как Тихой тоже отправляется за стену, как его атакует полк упырей, как они медленно вгрызаются своими белыми крепкими зубами в его тело и рвут на части его плоть. И когда Тихоя не станет, никто не посмеет поднимать руку на маму.

Ужасающие и прекрасные фантазии закончились дождливым утром. Марк проснулся от раскатов грома и от грузных капель дождя, которые барабанили по крыше. Он встал с постели и ощутил, как все тело разрывается от острой, тягучей боли. Прислушался. Дома стояла тишина, значит, даже мама еще не проснулась. Голова гудела. Мягкими и едва подвижными пальцами он ощупал свое лицо. Опухшее, рыхлое, как болотная вязь. Глаза едва размыкались из-за отеков. Одеваться сложно: и без того слабые мышцы не слушались, руки едва поднимались, ноги гудели. Марк тихо прошагал на кухню и понял, что есть сегодня не сможет. Выйдя на улицу, он подставил лицо каплям дождя, и по коже начал разливаться жар. Она медленно остывала, и становилось будто легче дышать. Марк сидел на крыльце у дома под дождем, слушая, как мама гремит котлом и как тяжелыми шагами идет до стола отчим.

Когда Тихой вышел из дома, он медленно двинулся по тропинке в сторону кузницы. Обернувшись к Марку, он коротко кивнул:

– Не отлынивай.

Марк послушно поплелся за ним. Ганор и Дан, улыбаясь, поприветствовали мальчика, даже ничего не сказав по поводу его разбитого внешнего вида. Оно и понятно: вся деревня наверняка гудела после ночного происшествия. Драки – дело не редкое, но избиения… это совсем другой повод для обсуждений.

– Держи, – Тихой протянул Марку молот и кивнул на наковальню. – Будешь учиться работать.

– Да какой ему молот, – хохотнул Ганор, но в его голосе звучала скрытая горечь, – Погляди на него. Его ж будто шершни изжалили.

– Бери. Молот, – Тихой не слушал кузнеца. Марк взял рукоять обмякшими пальцами, но как только отчим разжал ладонь, молот тут же рухнул на каменный пол с характерным стуком, а мальчик едва не упал вместе с ним, не разжимая пальцы на рукоятке.

Он ожидал смешков или хотя бы какого-то обсуждения этой нелепой, даже унизительной ситуации, но ни Ганор, ни Дан, ни даже Тихой не отреагировали. Марк потянул молот на себя, но он лишь едва поднялся над землей и тут же стукнулся обратно. Тихой в упор глядел на Марка, и мальчик предпринял еще одну попытку поднять молот, но снова безуспешно – в этот раз он даже не оторвался от пола.

– Оставь парнишку, – наконец-то вступился Дан, натягивая огромные перчатки на широкие грубые ладони. – Всем ученикам нужно давать работу полегче. Пусть перенесет руду со склада, у нас тут уже закончилась.

– Это верно, – Ганор коротко кивнул. – Помню, я по молодости тоже молот держать не мог. А сейчас – во! Продолжение руки.

Тихой дал молчаливое согласие. Марку выкатили тележку и дали ключ от склада, где лежало много черных огромных слитков. Дождь уже кончился, постепенно из-за туч показывалось робкое солнце. Мальчишка загрузил полную телегу, но не смог сдвинуть ее с места, поэтому возить приходилось маленькими частями. Тихой занимался выплавкой, он все время косо глядел на мальчишку, когда тот привозил небольшие партии руды и медленно, терпя боль в руках и ногах, разгружал ее на стойки кузни. Марк кожей ощущал ненависть отчима, его презрение к слабому мальчику, руки которого больше походили на березовые ветки.