Биологичка к моему приходу распалилась до предела. Пришлось выслушивать. Бездари, лентяи, хамы – самое безобидное, почти комплименты. Выдохшись, плюхнулась на стул и обессиленно махнула рукой – ваша очередь.

Давно поняла: унижать в подобных случаях бесполезно, искать виновных – тем более. Оскорбление рождает отторжение, желание дать отпор срабатывает на уровне рефлекса. Сочувствию места нет. Потому закладывать не станут даже не оттого, что позорно, а оттого, что такова психологическая реакция. Ну а сами пакостники почти всегда трусливы и вряд ли объявятся. Зачем же бесполезно сотрясать воздух?

Но биологичка с ее попранной учительской и женской честью жаждала отмщения, причем немедленно. Разбираться при ней, в любой момент готовой взорваться новыми обвинениями и упреками, было глупо и даже опасно. Поэтому, выполнив обязательную программу-минимум, то есть пристыдив, программу-максимум отложила, оставив класс после уроков и пригрозив: разговор предстоит серьезный. Если бы еще знать, как его таким сделать…

Но, в конце концов, по поводу биологии действительно нужно разобраться раз и навсегда.

Занятия закончились, но никто не появлялся. Уже начала заводиться: неужели сбежали? Негодники! Или что-то случилось? А если все-таки просто струсили? И что тогда делать?

Оказалось, задержали на географии.

Пришли, сели. Вроде тихие, смирные, а глаза подняли: ну и что дальше?

У меня к ним свои вопросы: почему и кто? Начала с первого: с какой стати?

Потому что грубая? Сами довели.

Потому что нервная? Смотри выше.

Спрашивает строго? Вам же на пользу.

Все молчали. Впали в анабиоз. Мой нервный монолог уже готовился взять октавой выше и стать заурядной истеричной нотацией, какие мне не раз приходилось слышать. Но, на секунду остановившись, хоть и была на взводе, поняла вдруг ясно и четко: раз ступив на эту укатанную до зеркального блеска торную дорогу, вряд ли уже смогу с нее свернуть. И еще: что тут же попаду в один разряд с биологичкой. В отряд зябликовых.

Требовалось срочно что-то предпринять. Налицо случай, когда молчание означало не знак согласия, а как раз наоборот.

– Не хотите говорить о Зое Борисовне, поговорим обо мне. Представьте, что теперь биологию у вас веду я.

Неожиданный поворот сработал: класс сразу подобрался, ожил, в глазах появился интерес. Вот теперь можно и поговорить.

– Но с Зоей Борисовной у меня много общего: училась в институте, потом много лет работала в школе. Имею большой стаж, а значит, опыт. Выпустила сотни учеников. Мне нравится мой предмет, и я стараюсь передать вам то, что знаю сама. Да, иногда срываюсь, поскольку некоторые недалекие ученики мешают мне работать. А теперь повторяю вопрос: и что вас не устраивает?

Рубин с Хохловым переглянулись:

– Елена Константиновна, вопрос к вам как к биологу: вот у человека тридцать два зуба, а у птиц сколько?

Сама напросилась. И попробуй не ответь… Судорожно закопошилась в маленьком и почти пустом чуланчике, хранящем мои скудные зоологические познания.

– Если не ошибаюсь, – начала я осторожно, – у них клювы…

– Вот! – обрадованно подхватил Хохлов. – Даже вы знаете! А ее послушать, у птиц за клювами зубы растут не хуже, чем у акулы! Вроде не настолько старая, чтобы птеродактилей застать.

Класс весело хохотнул. И посыпалось:

– Не знает, что у насекомых есть сердце! Думает, они твари бессердечные!

– …и что у человека правое легкое больше левого!

– …про солнечных медведей даже не слышала!

– По-моему, вы слишком категоричны. Учитель не может всего знать, – попыталась я сгладить ситуацию. И спохватилась: – Кстати, в учебнике про это написано?