– Десять, мадам.

– Эссекс, выбросьте из головы мечты о Франции, – велела я, вновь оборачиваясь к нему. – Я предпочту, чтобы континент истек кровью без нашей помощи. А теперь вернемся к вашим финансам. Вы не только раздобыли умопомрачительный наряд для турнира, но и выплатили заем, который я предоставила вам некоторое время назад, передав мне одно из последних ваших поместий из тех, которые еще не заложены. Впечатляющий жест. Ох, Эссекс, что же мне с вами делать? Расплатившись с долгами передо мной, вы остались совершенно разорены, а судьба прочих ваших долгов повисла в воздухе.

– Я вверяю себя милости вашего величества, – сказал он.

– И я явлю вам свою милость, – отозвалась я. – Откуп на налог на сладкие вина, принадлежавший вашему отчиму Лестеру, прекратился с его смертью. Я жалую его вам. Он дает вам право получать пошлины на все ввозимые сладкие вина Средиземноморья – мальвазию, мускатель, вернаж.

Я уже некоторое время крутила в голове эту мысль, но внезапность решения поразила меня саму. Не успели эти слова сорваться с моего языка, как я уже усомнилась в разумности своего поступка. Стоит ли поощрять его невоздержанность? Но он так ярко сиял… Позволить ли ему поблекнуть? Дыхание Господне, блеск моего двора за последние годы сильно потускнел, – быть может, он был его последней искоркой? Отполировать его или пригасить?

– Ваше величество! – ахнул Эссекс, и на сей раз эмоции его были непритворными. – Я… у меня нет слов, чтобы выразить глубину моей благодарности.

Даже маленькие пронзительные глазки Фрэнсиса Бэкона слегка расширились.

Я тут же пошла на попятный, поспешив ограничить размах своей щедрости:

– Откуп ваш только на десять лет. Он истечет в тысяча шестисотом году.

– Это же целая вечность! – восторженно рассмеялся он.

– Эти годы промелькнут очень быстро, – предостерегла я. – Не обольщайтесь.

Прежде чем он успел опомниться и рассыпаться в благодарностях, я жестом велела ему удалиться. Скоро он будет одолевать меня письмами, стихами и подарками. Скоро он будет являться ко двору постоянно.

Час был уже поздний, и дух вечера ощутимо изменился. Придворные постарше умоляюще поглядывали на меня, томимые желанием поскорее оказаться в постели, но вынужденные дожидаться дозволения покинуть собрание. Бёрли, Ноллиса, адмирала Говарда и Хансдона я отправила по домам. Теперь молодежь могла танцевать свободнее, а музыканты – играть более фривольную музыку. Пожалуй, чтобы никого не смущать, мне тоже следовало удалиться. Я уже собиралась объявить об отъезде, когда увидела стайку фрейлин, склонившихся над чем-то так, что их спины образовывали живописную радугу – бледно-зеленый атлас, оранжево-коричневая парча, алый бархат. Все давились смехом, отчего материал их платьев мерцал в свете свечей.

– Что это вас так рассмешило? – поинтересовалась я, заглядывая им через плечо. – Книга? Бьюсь об заклад, это не Священное Писание.

Они попытались захлопнуть томик, но я успела со смехом перехватить его. Мой импульсивный подарок Эссексу привел меня в бесшабашное настроение. Я наугад раскрыла страницы и прочла несколько предложений. Щеки у меня запылали.

– Ну и язык!

Книга оказалась до неприличия фривольной – то был перевод эпической итальянской поэмы «Неистовый Роланд» про приключения и злоключения вышеупомянутого героя.

Девушки захихикали еще громче.

– Где вы это взяли? – осведомилась я.

Мэри Фиттон, Фрэнсис Вавасур и Бесс Трокмортон жеманно заулыбались, кусая губы.

– Это Джон Харингтон принес, – наконец призналась Мэри.

– Мой непутевый крестник! – воскликнула я. – Так вот на что он употребляет свое остроумие.