Почему Англия, бедная страна, должна вечно субсидировать французов, голландцев, шотландцев и иметь дело с Испанией, этим голиафом католицизма? Зубы Господни, мало мне было защищать и править собственным королевством? Эта роль, как губка высосав все наши ресурсы, медленно, но верно вела нас к разорению. Быть солдатом Господа – дорого, я вполне обошлась бы без этих расходов.

Солдат. Господь, должно быть, смеялся, вручая мне свое знамя, когда весь мир знал – ну или считал, будто знает, – что женщина не способна повести войска в бой.

Мендоса… Его лицо по-прежнему стояло у меня перед глазами, словно сон прилип к черепу изнутри. Его черные пытливые глаза и змеиное тонкое лицо, его лоснящаяся кожа и редеющие волосы – если он и не был злодеем, то выглядел таковым. Здесь, в Англии, он интриговал и шпионил, пока не был разоблачен и выслан. Последние его слова после того, как он ступил на борт корабля, были: «Передайте вашей хозяйке, что Бернардино де Мендоса рожден не докучать королевствам, а их завоевывать». С тех пор он обосновался в Париже в качестве посланника короля Филиппа и плел там паутину шпионажа и интриг, которая опутала всю Европу.

Впрочем, наш местный шпионских дел мастер сэр Фрэнсис Уолсингем ему достойный противник. У Мендосы сотни осведомителей? У Уолсингема по меньшей мере пятьсот, даже в самом Константинополе. Испанец ревностный, даже фанатичный католик? Уолсингем – столько же рьяный приверженец протестантизма. Начисто лишен моральных принципов? Девиз Уолсингема: «Знание не бывает слишком дорого», и он готов был платить не скупясь. Оба считали, что ведут духовную битву, а не политическую войну.

И великая схватка, давно откладываемый Армагеддон между Англией и Испанией, была неизбежна. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы уклониться от нее.

Не было ни такой низости, ни такой подлости, к какой я не готова была бы прибегнуть: я вела переговоры о замужестве, хитрила, изворачивалась, откровенно лгала, как в тот раз, когда убедила Филиппа, что исповедую протестантизм исключительно в силу политической необходимости, а не по убеждению, – я не гнушалась ничем, лишь бы выиграть время, лишь бы мы успели подготовиться и выдержать удар, когда он будет наконец нанесен. Но у меня закончились отговорки, а у Филиппа терпение – да, даже у него, у человека, про которого говорили: «Если бы смерть шла из Испании, мы все жили бы очень долго».

Наконец-то рассвело. Теперь я могу встать.

Мой астролог Джон Ди очень верит снам и знамениям. На сей раз он оказался прав. Не успела я одеться, как мне доложили, что Уильям Сесил, лорд Бёрли, мой государственный секретарь, желает видеть меня по неотложному делу.

Очевидно, дело было и впрямь неотложное. Сесил знал, что я не принимаю раньше полудня.

Я приветствовала его, страшась новостей. Он был мне дорог; если кто-то должен принести дурные вести, пусть это будет он.

– Прошу простить меня, ваше величество, – проговорил Сесил, кланяясь настолько низко, насколько позволял его ревматизм, – но вы непременно должны это увидеть. Это от Филиппа.

Он сунул мне в руку свиток.

– Адресовано мне? Как предупредительно с его стороны!

Я сжала свиток в пальцах, ощущая важность даже в самой его увесистости.

– Едва ли, ваше величество.

– Но он не пожалел лучшего пергамента.

Бёрли не улыбнулся.

– Хотела блеснуть остроумием, – пояснила я. – Неужто мое чувство юмора мне изменило?

Он изогнул губы, изображая улыбку:

– Нет, ваше величество. Я поражен вашей способностью видеть забавное даже в подобных вещах. – Он взял у меня из руки свиток. – Таких там сотни, набитых в трюмы кораблей армады. Семена зла, готовые засеять Англию.