После этого момента я все же решила успокоиться и поверить тому, что он был занят, другого выхода не было, так сказать.

Он снова уставился вперед. Слышала его тяжелые вздохи, я понимала, что он так сдерживает свой гнев.

Я аккуратно придвинулась к нему, провела рукой по его черной рубашке, тихонько наклонилась и обняла его. Я чувствовала, как быстро бьется его сердце, и чувствовала, как оно успокаивается подо мной. Он медленно погладил меня по голове и чмокнул в макушку. В этот момент я не смогла сдержать слез.

– Ты чего? – спросил Роуман, когда услышал мой всхлип.

– Роуман, – еще больше всхлипывая, заговорила я, – я так испугалась…

– Тщ… – начал успокаивать меня он и снова поцеловал в макушку.

– Прости меня, пожалуйста…

– За что?

– …если бы я… я такая…

Он крепко обнял меня, и стал успокаивать.

Еще минут десять мы сидели в таком положении, пока не решили сменить локацию.

– Ты же понимаешь, что мы едем ко мне домой?! – сказал Роуман, когда мы уже въезжали в город.

– Но… – хотела возмутиться я.

– Ты действительно думаешь, что ты меня сейчас переубедишь? – с насмешкой сказал он.

Я оставила попытку возразить еще раз, на это у меня уже не осталось сил.

Остановившись у дома, Роуман вышел из машины и открыл мне дверь.

– Благодарю, – сказала я и вышла из машины прямо в его объятья.

Взявшись за руки, мы направились ко входу, но меня слегка пошатывало на каблуках. Ноги ослабли. Роуман подхватил меня на руки и донес до самого дивана в гостиной. Легким движением руки он снял с меня босоножки.

– Черт… – пробубнила я, убирая волосы от лица.

– Что-то не так? – спросил он, идя, относить мои босоножки.

– Кажется, у меня нет вещей для сна…

Он вздохнул и вытянул губы в полосочку, которая не получалась тонкой, так как губы были слишком пухлые для этого. Он ушел на второй этаж, и вернулся через минуту с пакетом в руках.

– Теперь у тебя точно нет причин не ехать ко мне. – с удовольствием сказал он, вручая мне пакет.

Заглянув во внутрь, я обнаружила бежевую шелковую ночнушку на бретельках с v-образным вырезом, обыкновенную черную майку, легенцы, а так же тапочки.

– Оо… – я растрогалась, встала и, обняв его, чмокнула в щеку.

– Не хочешь прямо сейчас примерить? И сразу спать?!

Я улыбнулась и, взяв пакет в руки, направилась в ванную.

Горячий душ расслабил меня так, что на второй этаж я уже просто заползала.

– Мм… знаешь, кажется, ты все же будешь спать голой, – сказал Роуман, лежа на кровати уже без рубашки.

Я вздохнула, и залезла на кровать. Я упала лицом к лицу Роумана. Мы оба лежали, укрывшись одеялом, и смотрели друг другу в глаза:

– Спасибо, – прошептала я.

– За что? – он слегка улыбнулся.

– За то, что оказался рядом.

Наши губы мягко соприкоснулись. Мы будто бы боялись сделать друг другу больно.

Его рука мягко подтянула мою ногу, и я поняла, что у меня все же есть немного сил. Из прикроватной тумбочки он достал маленький пакетик, который каждый раз заставляет меня откинуть все мои переживания о раннем материнстве в сторону. Я легко и непринужденно оказалась поверх всего. Все было не так как присуще ему. Все было легко, я руководила процессом.

После всего этого я быстро уснула, ведь даже приятное отнимает много сил.

Порой я чувствую себя не в своей тарелке. Жизнь будто не моя. Привычка к старому? Возможно. Так я пытаюсь заставить себя думать, что эти перемены к лучшему и делать все так, как будто ничего не произошло. Думать так будто ничего не произошло. Но… От прошлого не уйти, не так ли? Внутренняя дрожь вновь и вновь возвращает меня назад. Я стараюсь забыть прошлое, но оно как страшный сон преследует меня. Прошлое – это маньяк, от которого ты все никак не можешь оторваться. А может не стоит бежать? Может мне всего лишь кажется, что это маньяк? Ведь можно обернуться и… всего лишь присмотреться. Увидеть те бешеные глаза, которые на самом деле не источают злобу. Они так же несчастны и ищут помощи, в которой нуждаются больше чем кто-либо. А где же раздобыть смелость, которая поможет тебе все это увидеть? Да уж… Я боюсь. Боюсь той оболочки, которую увидела. Пожалуй, я продолжу бежать. Я сама запираю себя в эту клетку. Какая-то часть меня соглашается с этим, а какая-то до последнего пытается бороться. Вы уже понимаете, кто и что всегда побеждает? Правда у всех своя. Однако есть во всем этом кто-то третий, чья правда окажется самой настоящей, но, к сожалению, никто вовремя не признает своих ошибок. Это жизнь.