Надя помнила, как однажды после рождения дочки, почувствовала себя безмятежно счастливой. Это длилось минуты две, но запомнилось на всю жизнь. Ночь была, как обычно суетливой и нервозной. Вот только они с дочкой помылись, улеглись, засопели, но вдруг родители начали громко обсуждать что-то околополитическое, потом пришел брат с работы и принимал душ так энергично, словно в ванной мыли коня. В общем, они с дочкой проснулись. Малышка плакала, а Надя снова и снова вставала к ней, вытаскивала ее из кроватки, носила и качала, кормила и сама уже чуть не плакала: когда уже все это кончится!

Потом как-то так получилось, что Надя взяла из кроватки орущий свёрток, приложила его к измученной груди и села в свое любимое кресло-качалку. Она стала качаться и заснула крепко-крепко. Между тем, дочка перестала пить молоко, выпустила грудь и под мерное раскачивание уснула тоже. Свёрток опускался все ниже и ниже, и в какой-то момент едва не соскользнул на пол. Надя инстинктивно проснулась и непонимающе смотрела на свои опущенные руки, держащие что-то неподвижное и тяжёлое. Вот в эти минуты, пока до ее мозга доходила мысль о том, что она держит, Надя и была безмерно счастлива.

Она просто заснула в кресле-качалке. Наверное, долго гуляла с подружками или с тем парнишкой. Тут Надя нахмурилась. С парнишкой? С тем, кто позорно сбежал, как узнал… Узнал, о чем? О ребенке? О каком-таком ребенке? И тяжёлый груз в сотни тонн снова повис на ее плечах и упал на хрупкую шею Нади. Вот же ее дочка! Едва не упала на пол… Безмятежность улетучилась, снова уступив место раздражению и усталости.

Роман Петрович перед открытием "Скарлетт" спал неплохо. Накануне он затеял дома уборку и вымотался физически, поэтому сон пришел быстро. Роман Петрович даже не ожидал, что так случится. Он заранее был готов к тому, что бессонница посетит его снова. Но не в этот раз.

Утром прозвенел будильник, и доктор стал тереть глаза, чтобы удостовериться: он, действительно, проснулся дома, а не в больнице. Ему не нужно идти на планерку и зачитывать бесстрастные цифры о том, сколько поступило больных за смену и кто, возможно, не дожил до утра. Ему больше не нужно заставлять себя вовремя засыпать, так как завтра смена и нужно быстро соображать, и быть способным находиться на ногах по полночи. Теперь он будет в красивом зеленом докторском халате вежливо выслушивать пациентов, назначать им дорогостоящие анализы и процедуры, кивать головой и делать заинтересованное лицо. Но это не сложно.

Сложнее было не включаться в чужую боль, уметь абстрагироваться. Теперь Роман Петрович умеет это делать в совершенстве, абсолютно не напрягаясь.

Он примерно себе представлял, каково будет открытие. Какие будут ходить дамы и мужчины. Во что они будут одеты, о чем они будут беседовать и как. Не повышая голоса, спокойно и разумно, не слишком эмоционально, не отдаваясь на полную мощность, а пребывая в своем коконе благополучия.

Роман Петрович добрался до работы на велосипеде, как он это делал все то время, пока шла стройка и отделочные работы в "Скарлетт". Он и на прежнюю работу предпочитал ездить на велосипеде. Ему нравилось воображать, что он скачет на лошади, как рыцарь в средневековье, как лихой ковбой в шляпе и со шпорами на сапогах. Он знал, что это выглядело бы глупо, признайся он в своих мыслях. Только мама понимала его. Но теперь она в лучшем мире, а ему куковать в этом ещё немало.

Жениться… Мама всегда просила его жениться на хорошей девушке, на откровенной стерве, на ком угодно, лишь бы он выкинул из головы и из сердца свои идеи о несправедливости общественного мироустройства.