***

Только бы тошнота отступила, думала Рита, и до определенного, конечно, момента можно работать и в ус не дуть.

Костика долго уговаривать не пришлось. Рита поставила себе цель выйти за него замуж в течение месяца, так и получилось. До поры до времени она таила от него свою беременность, просто начала оставаться у него сначала на пару ночей, потом на неделю целиком.

Холостяцкая его квартира зарастала женскими вещами, кастрюльками, ковшиками. В ванной поселился легкомысленный халатик. Рита сроду не носила таких. Она предпочитала спортивные удобные вещи строгого покроя, но, что не сделаешь для соблазнения.

Если кто-то Риту осуждал за ее желание выскочить замуж, тот, наверное, не знал, каково растить ребенка одной, выбивать пособия, нервничать, тащить коляску на пятый этаж, когда лифт сломался.

Может быть, Рита изменила судьбу Костика, но такой судьбы и достоин барашек, которого ведут на заклание. Например, окрутить анестезиолога Юрия навряд ли бы Рите удалось, но и ребенка она ждала от Костика, а не от повесы Юрия, так что ее закулисная борьба была честной. Костик и не заметил сам, как вдруг превратился в почтенного главу семейства. У него будет ребенок, и Костик чувствовал себя благодушно счастливым.

Роман Петрович долго не мог уснуть. Тело за день не устало, да и как оно могло бы устать, если доктор перемещался до клиники на велосипеде, а внутри клиники только до кабинета, до туалета, до столовой. Шагомер на его телефоне был уверен в том, что доктор скончался… Впрочем, и сам Роман Петрович все чаще задавал себе вопрос, он ещё жив? Он кому-то нужен?

В квартире таилась вечная тишина, на работе он редко принимал больше пяти человек в день. И все эти люди не вызывали у него желания помогать. У них были какие-то несерьёзные болячки, которые не требовали его вовлечённости. Роман Петрович чувствовал, что его разум костенеет, а в душе происходила какая-то глупая борьба между завистью к богатым и врождённым желанием быть хорошим. Но вернуться обратно в бюджетную больницу Роман Петрович уже не мог. Хотя там для него не составляло труда быть тем, кем видела его мать, когда была жива.

В приемном покое всегда было невесело, но оттого очень ярко чувствовалось то, что ты живой, ты не болеешь, ты живёшь, ты дышишь, ты голоден. Ах, какой аппетит у Романа Петровича разыгрывался в те дни и ночи на работе! И все моментально сжигалось словно в топке, потому что надо было двигаться, слушать, щупать, чувствовать чужую боль, демонстрировать понимание и надежду.

А теперь в "Скарлетт" Роман Петрович вдруг стал тугодумом и начал потихоньку обзаводиться брюшком. Безобразие! Он взял себе за правило подниматься в кабинет и спускаться в столовую исключительно пешком. На своем пятом этаже Роман Петрович начинал задыхаться.

Кроме него по лестнице иногда поднималась Надя с ресепшн, и Роман Петрович не понимал, зачем ей это. Надя была худа словно тростинка. Однако у нее были свои причины ходить пешком. Во-первых, на втором этаже работал Юра, который недавно порвал с ней отношения и вывез из ее квартиры свой немногочисленный скарб. Во-вторых, когда Надя видела бывшего возлюбленного, равнодушно скользящего по ней взглядом, то чувствовала такую ярость, которой просто необходимо было дать выход. И выход был в том, чтобы шагать по ступеням в узких лодочках на шпильках до изнеможения. Поэтому, если Роман Петрович начинал задыхаться от ходьбы, то Надя, наоборот, к последнему этажу становилась спокойной и усталой.

– Готовитесь к пляжному сезону? – Роман Петрович первым преодолел последнюю мраморную ступень и глядел сверху на Надю. Ей оставался ещё один лестничный пролет. Она вскинула голову и показала зубы: то ли улыбка, то ли звериный оскал.