Элис села в поезд и в задумчивости посмотрела в окно. По стеклу барабанил дождь, мимо пролетали одинокие дома, затянутые туманной дымкой. Где-то вдалеке мелькали заснеженные вершины гор, наводившие на нее тоску. Элис выросла в Испании. За шесть с половиной лет, что она прожила в Вене, она так и не смогла привыкнуть к холодному австрийскому климату. Элис скучала по шуму океана, крикам чаек, соленому воздуху и лучезарным улыбкам прохожих, готовых пуститься в разговор после дежурного Hola[2]. Люди в Австрии казались ей совсем другими: необщительными, хмурыми и ужасно зажатыми, как будто боялись, что кто-то их осудит или неправильно поймет. Пару раз в год компания, в которой работал Альберт, устраивала вечеринки для своих сотрудников. Первое время, еще не осознав масштабы катастрофы, Элис готовилась к ним заранее, в надежде, что ей наконец представится возможность отключить голову, забыться и потанцевать как следует. Но австрийцы не танцевали на вечеринках – они даже не включали музыку и проводили весь вечер за скучными разговорами о делах и работе. Элис изнывала от тоски и однажды, слегка перебрав вина, поцеловала коллегу Альберта, оставшись с ним наедине в уборной. Ханс – кажется, так его звали – был сбит с толку и не сразу понял, что только что произошло, а когда он опомнился, Элис уже скрылась за дверью, оставив за собой шлейф нежных цветочных духов.

Элис улыбнулась своим мыслям и прислонилась лбом к холодному стеклу. В правой руке она сжимала потрепанную «Мадам Бовари»[3], которую начала читать по совету Альберта и никак не могла закончить. История Эммы Бовари была слишком похожа на ее собственную жизнь, а читать книгу о самой себе, предавшей свою мечту ради видимого удобства, ей было невыносимо.

Отложив книгу, Элис выудила из сумки помаду и пудреницу в золотом футляре. Она подкрасила губы, глядя на свое отражение в маленьком зеркальце, и в этот момент почувствовала, что кто-то на нее смотрит. Элис завертела головой и поймала на себе заинтересованный взгляд мужчины средних лет с ярко-голубыми глазами и густой шевелюрой, заметно тронутой сединой. Незнакомец читал газету, чем напомнил Элис Альберта, но в остальном он был полной противоположностью ее мужа. Хотя Элис не видела нижней части его лица, спрятанного за газетой, она с уверенностью могла сказать, что он улыбается, глядя на нее без тени смущения. Мужчина открыто любовался ею, лаская изгибы ее тела, бесцеремонно заглядывая в декольте и касаясь взглядом бедра, обтянутого кружевной резинкой чулок. Альберт никогда не смотрел на нее вот так. Он видел в ней жену, мать своих будущих детей, но он так и не смог разглядеть в ней женщину.

Элис улыбнулась мужчине в ответ и смущенно задернула плащ, обнаживший ее бедро. Незнакомец отложил газету и улыбнулся, давая понять, что ему понравилось увиденное. Элис зарделась; мужчина был заметно старше ее и не совсем в ее вкусе, но в нем было что-то такое, что притягивало к нему сильнее магнита. Он был одет в черное шерстяное пальто, из-под которого виднелась голубая рубашка, оттенявшая цвет его глаз. На левой руке блестели массивные часы, которые наверняка стоили целое состояние. Элис невольно подумала, что бережливый Альберт никогда бы не купил себе такие, ведь в его маленьком предсказуемом мирке дорогие часы – это ненужная трата денег. Переведя изучающий взгляд с мужчины на лежащий рядом с ним кожаный портфель, Элис заметила золотую гравировку с инициалами Р. A.

Незнакомец, которого Элис мысленно прозвала господином Р., аккуратно сложил газету и положил ее в портфель. В каждом его движении было столько изящества, что Элис невольно сравнила взмахи его пальцев с танцевальными па. Она много раз видела, как Альберт убирал газету в портфель, но за годы их брака ему ни разу не удалось сделать это с такой элегантностью, как это сделал господин Р.