Часы пробили семь.

– О, девушка. А мы с тобой и не заметили, как новый день пришел, а лунные зайчики уступили место солнечным.

– А одному зайчику пора прыгать в институт.

– Ну, нет пусть прыгает кто-нибудь другой. А ты возьмешь такси.

– Хорошо сударь, пусть будет по-вашему. Ну, что – встаем?

– Встаем!

Она, обернувшись простыней, упорхнула в ванную, а он подошёл к окну и раздвинул шторы.

Яркий свет солнечного утра хлынул в комнату, заполняя собой все пространство, создавай атмосферу праздника.

Щелкнув шпингалетами, Егор распахнул створки окна, и в комнату вслед за светом ворвался свежий воздух, дурманя запахом, свежей не успевшей еще покрыться летней пылью листвы. Егор с наслаждением вдохнул полной грудью этот пьянящий воздух, чувствуя, как окончательно просыпается организм, а молодая кровь начинает бурлить в венах. Вместе с тем приходило ощущение уверенности, что этот день оставит после себя только хорошие впечатления.

Из окна был виден широкий двор, с обширный сквером, где в немом хороводе перемешанные между собой стаями тополя и березы, со свежевыкрашенными скамейками под ними. На скамейках уже сидело несколько старичков измученных бессонницей, столь свойственной в их возрасте. Было по-утреннему тихо и прохладно.

Юлия подкралась тихо и незаметно, закрыла ему глаза, слегка влажными после душа ладонями.

– Все равно не угадаю – сказал он с иронией в голосе и резко повернувшись, впился губами в её губы. В этот миг он вспомнил её слова о том что, люди друг для друга как сосуды и ему хотелось пить и пить, чтобы никогда не наступило пресыщения.

Первой в себя пришла Юля. Она мягко отстранилась от него, со сверкающими от счастья глазами:

– Егор мне пора.

– Что – что, – не понял он, медленно приходил в себя. И только тут заметил, что она полностью одета. Лишь губы её не были подкрашены словно она знала, что, то, что сейчас произошло все равно произойдёт и ни к чему ему вымазываться её помадой, которой и сама она пользовалась очень умеренно.

– Да, пора. – Он, наконец, справился с собой. – Сегодня ты ещё красивее, чем была вчера.

– А завтра буду красивее, чем сегодня. – Она чмокнула его в щёку, и, подойдя к зеркалу, чуть провела помадой по губам. Затем бросила её в сумочку и повернулась к Егору.

– Ну, что, я пошла?

– Подожди, а такси? – он подошёл к висевшей на вешалке куртке, и, вынув из кармана купюру, протянул ей.

– Возьми, и даже близко не подходи к трамваю.

– Слушаюсь, мой повелитель.

Щёлкнул дверной замок, и Егор остался один, продолжая ощущать её присутствие в квартире. Он всё ещё видел перед собой блеск её загадочных серо-зелёных глаз, ощущая запах её волос. Запах этот очень ему нравился, но на все вопросы его о духах, которыми она пользуется, она лишь улыбалась в ответ.

– Пусть это будет моей тайной. Я хочу, чтобы этот запах, где бы ты ни учуял его, всегда бы напоминал обо мне.

И он знал, что это так и будет, и боготворил этот запах – запах его женщины.

Он всё ещё стоял у окна и увидел, как среди деревьев мелькнула её фигурка и скрылась из глаз, заслоняемая листвой.

Он вдруг вспомнил тот день, когда он впервые увидел эту лёгкую стройную фигурку, эти роскошные каштановые волосы, эти серо-зелёные глаза. Тот день, когда он узнал, что на земле живёт молодая красивая девушка по имени Юлия. Тот день…

… Всё это началось несколькими годами раньше, когда отец Егора крупный и авторитетный специалист в своей области, весьма уважаемый на производстве, получил повышение по службе и новое назначение. Но для этого нужно было ехать в другой город и даже в другую область. Отец выехал и вскоре прислал письмо, что работа отличная, устроился хорошо, и вообще всё ему нравится, в том числе и новый город. Он настаивал на скорейшем приезде остальной семьи. Но Егор решил остаться в родном городе, без которого не представлял свою жизнь. Здесь всё было ему близким – были друзья и подруги, налаженная жизнь, наконец, институт, в которой он вдруг, неожиданно для всех поступил, после двадцати шести, решив, что «верхнее» образование ему просто необходимо для дальнейшей жизни. За плечами у него был солидный запас знаний, но всё же зачисление его прошло не так гладко, как не совсем гладко проходило дальнейшее обучение. Он уступал всем этим мальчишкам и девчонкам, которые пришли в институт сразу после школьной скамьи, по самую макушку забитые свежими школьными знаниями. Упорства Егору было не занимать, оценки у него были хорошие, к тому же его открытость и общительность тоже играли свою роль. У него появилось множество приятелей, хорошие отношения были и с преподавателями. И только одного правила, он держался твёрдо –не заводил романов со студентками. Все его девушки были свои, местные. Он знакомился, встречался, расставался, жил так, как живут тысячи молодых людей по всей Земле. Но он не был донжуаном и сердцеедом, и не уважал тех, кто разбивал с лёгкостью девичьи сердца, так, из спортивного интереса. Один из таких любвеобильных и ненасытных всё время мелькал у него перед глазами, так как они обучались на одном факультете. Некий Ивашов, вся цель жизни у которого заключалась в том, чтобы уложить в постель как можно больше девчонок, пока были отпущены ему радости земные. Самое омерзительное во всём этом было то, что Ивашов любил похвастаться о своих победах, да ещё и с подробностями всяким любителям «клубнички», которые вечно окружали его во время перемены.