Францеву было неприятно неприкрытое самодовольство Камиля.

– И что же приносит наибольший доход, если это не коммерческая тайна?

– Какая тут тайна?! Жратва, химия, шампуни. Всем кушать хоцца, одеться, помыться. Вон «шестёрочка» за углом – моя. И таких магазинов у меня уже целая сеть.

– Постой, постой! Я же там вчера отоваривался. И хочу тебе как владельцу прямо в лицо сказать: твой швейцарский шоколад, который я там купил, вовсе не швейцарский, я его вкус хорошо знаю. И шампунь – не немецкий.

– Да, конечно, не швейцарский, дай бог – польский, и шампунь никакой не немецкий – ваша правда. Мы же у них только тару закупаем. А так льём что придётся.

– Так тебя же, голубчик, иностранные фирмы по судам затаскают и без штанов оставят за компрометацию деловой репутации!

– Ой, не могу, – по-бабски заголосил Камиль. – Сергей Николаевич, какая репутация, чья репутация? Здесь и слово-то такое исчезло в наш прогрессивный век. А до суда дело не дойдёт. У нас договор только на тару. А остальное – это наш бизнес! И наше ноу-хау, – произнёс он новое для себя слово. – Льём в их бутылки что захотим, а они на это подписались.

– Во молодцы! Настоящие бизнесмены!

«Настоящий бизнесмен» иронию не почувствовал и изрёк:

– А то! Иначе миллионы не сделаешь, а Камиль не побрезгует наклониться и даже копеечку поднять.

– А как же духи, крема, «Шанель», косметика?

– О, тут своя закавыка. Тут мы идём другим путём, – Камиль разливал чай по цветастым чашкам, усадив Францева за огромный обеденный стол, окружённый бежевыми стульями с резными спинками. – Мы как поступаем? Едем за границу и оптом скупаем у них всё, что не распродалось и идёт у них на утилизацию. Им выгодно – за утилизацию платить не надо, нам выгодно – три цены возьмём за несвежий, но западный товар.

– Понятно. За осетрину «второй свежести» помнишь, что Воланд с буфетчиком сделал?

– Извините, Сергей Николаевич, не врубаюсь, какой Воланд?

– Ладно, проехали. Ну а детское питание – с ним как? Собачью еду засовываете?

– Ну уж скажете… мы же не звери какие. Мои товароведы только срок затирают, если что не продалось, и новый клеят. И в первый ряд на полках, чтобы быстрее расхватали.

– Да, бизнес… Просветил ты меня, – сказал Францев. – Жульничество на жульничестве.

– А чё? Нас же никто не ловит. ОБХСС теперь нет. А чем мы хуже других, тех, кто наверху?! Вы бы мне про заграницу, налоги, виды на жительство рассказали. Я ж не вечно здесь впахивать буду.

– Не помощник я тебе. Тебе хитрые схемы нужны, а я только по закону знаю. Да и законы во всех странах разные. «Истина конкретна», как учили марксисты, – пошутил Францев.

Но Камиль был настроен на серьёзный разговор:

– Доучились! Марксисты хреновы, всех их попёрли. И назад дороги нет! Мы на Ельцина молимся. Это же надо, как он всех раком поставил! Всех – и наших, и ваших. Костлявая рука рынка теперь всё расставит по своим местам, как учит Гайдар. Она теперь – закон! Это по-нашему. Наше время пришло. Бабки надо делать, бабки. Хотя многие – и вроде неглупые люди – до конца этого не понимают.

– На меня, что ли, намекаешь? – мрачно поинтересовался Францев.

– Боже упаси! – Камиль молитвенно прижал сомкнутые ладони к груди. – Как можно? Вы и за границей подолгу жили, и дипломат.

Камиль считал Францева дипломатом, потому что в доме, где много лет назад молодой офицер Сергей Францев с женой получили квартиру, в справке домоуправления было написано: «Место работы – МИД».

– Вы же с опытом заграничным, – продолжал разглагольствовать Камиль. – Сами знаете, чем жизнь у нас от жизни за бугром отличается. Нет, я не о вас говорю. Я тут разговорился со своим приятелем – соплеменником, можно сказать. Он журналистом работает. Прибежит после работы под ночь в магазин, салаты готовые и сосиски покупает да всё время деньги считает: хватит – не хватит. Я его всё к себе работать зову. Помощником. Спрашиваю: Рамиль, тебе сколько в газете платят? Я буду платить в три раза больше. А он, представляете, отказывается! Не могу, говорит, в торговлю идти. Я всегда журналистом мечтал быть, на журналиста учился! Да мало ли кто на кого учился. Молотить надо. А он опять за своё: «Мама мной гордится. В Уфе живёт, всем рассказывает и статьи мои показывает!» Тёмный человек, скажу я вам, провинциал, жизни не понимает. Так и будет впахивать и копейки всё время считать, – заключил Камиль.