– Куда путь держите, почтенные? – обратился он к хоббитам.

– К Белым холмам, – ответил старший хоббит с совершенно седыми волосами. – Тебе туда же, что ли? Так давай с нами. С некоторых пор дорога стала небезопасна. А у вас тут все как будто с луны свалились! Никто ничего знать не хочет…

Старик махнул рукой и хлопнул своих пони по бокам вожжами. Обоз тронулся, и Фолко поехал рядом с ними. Восемь молодых хоббитов верхами сперва чуть насторожённо косились на него, но потом оттаяли и разговорились.

И Фолко узнал, что уже примерно года два на тракте происходят странные события. На проезжающих стали нападать какие‑то люди, грабили, убивали всех без разбору – и хоббитов, и гномов, да и людей тоже. Старшины хоббитской области у Белых холмов подали жалобу наместнику в Аннуминас, тот послал дружину. Арнорцы поймали кого‑то – и на время стало поспокойнее, но и теперь нет‑нет да и попадётся в придорожной канаве раздетый донага труп какого‑нибудь бедняги… С того времени хоббиты стали ездить в Пригорье и в саму Хоббитанию только группами.

Они ехали так около получаса; но потом Фолко понял, что таким ходом он никогда не догонит гнома, и, поблагодарив ставших совсем уж словоохотливыми попутчиков, погнал своего пони вперёд.

«Разбойники? – думал он. – Что ж, пусть будут разбойники. Я хоть и мал ростом, но ловок и небезоружен!»

Шло время, давно скрылись позади и мост, и хоббичий обоз. Фолко скакал теперь в полном одиночестве. Из глубин Старого леса не доносилось ни звука, но чем дальше, тем боязливее косился юный хоббит на непроглядные заросли, отделённые от Тракта глубокой канавой. Из леса выползал какой‑то сизый, стелющийся по земле туман; он казался тяжелее воздуха и, словно разлитое в воздухе молоко, медленно истекал в придорожные рвы. Было тихо, только глухо ударяли в пыль копыта пони. Шло время, солнечный диск уже совсем скрылся за высокой грядой Старого леса, тракт быстро заливал вечерний сумрак. Фолко подгонял пони, низко пригнувшись к его гриве. Вечерние тени тянули вслед свои длинные руки, и хоббиту становилось не по себе. Он не мог оторвать взгляда от тёмных шеренг исполинских деревьев, от волн тумана, всё выше поднимающегося в придорожных канавах; уши его ловили каждый звук, доносившийся из темноты…

Фолко старался держаться левого края тракта, но один раз ему пришлось приблизиться к самой обочине, чтобы обогнуть глубокую лужу, и его взгляд случайно упал на полный белёсым туманом ров. На самом дне Фолко увидел размытое тёмное пятно. И вдруг, словно кто‑то сорвал повязку с глаз хоббита, он с ужасом и невольным отвращением понял, что в придорожной канаве лежит мёртвое тело.

Всё заледенело внутри у хоббита, но откуда‑то из глубины сознания появилась другая мысль: «Кем бы он ни был, как бы страшно тебе ни было – покрой отжившую плоть землёй». И, прежде чем страх успел помешать ему, Фолко резко натянул поводья.

В канаве на спине лежал хоббит. Очевидно, он был убит совсем недавно – вороны успели лишь выклевать глаза. Тело вместо добротной хоббитской одежды покрывала какая‑то грубая, грязная мешковина. Через весь лоб, наискось, от виска до носа, тянулась чёрная запёкшаяся рана.

Фолко не мог долго задерживаться здесь. С каждой минутой гном удалялся от него; времени у хоббита было в обрез. Всё, что он успел, – это подкопать мечом край канавы и присыпать тело сырой глиной. Подобрав на обочине несколько камней, Фолко наспех выложил из них на обочине треугольник, обращённый вершиной к голове погибшего.

Закончив и постояв минуту в молчании, Фолко вскочил в седло. Время торопило его, долг был исполнен, и теперь на хоббита снова наваливался страх. Невольно Фолко вновь подумал о Девятерых, и, словно отвечая его тайным мыслям, откуда‑то из дальней дали ночной ветер принёс уже знакомое долгое завывание – нечеловеческую тоску, излитую ночному небу. Фолко уже слышал этот вой, но тогда они с гномом сидели в комнате, у пылающего камина, под надёжной защитой старых стен; здесь же, посреди пустой, залитой призрачным ночным светом дороги, рядом с только что закопанным мёртвым телом сородича, этот вой заставил Фолко в страхе озираться. Его прошиб холодный пот. А вой всё длился, то чуть отдаляясь, то вновь накатываясь; пони рванулся вперёд, не нуждаясь более в понукании. Пригибаясь к коротко стриженной гриве лошадки, Фолко оглянулся.