Взаимно.

Цветы…

Цветы улетели за придурком, которого Леший обнаружил в гостиной, на своем диване сидящим и в виде, пусть не вовсе голом, но не оставляющим пространства для альтернативной интерпретации происходящего. Теперь-то Леший даже слегка занервничал: оно-то всего второй этаж, но мало ли… не приведи Боже, шею свернет или чего другого сломает, и потом выставят, будто это он, Леший, членовредительствовал.

– Ты… ты… – Ангелина, раскрасневшаяся, была хороша. Как и в тот день, когда Леший впервые её увидал.

Светлые волосы.

Синие очи.

Ресницы трепещут. Румянец горит.

Она вытянула руку и пальцем указала на дверь.

– Убирайся!

– Вообще-то, – ярость отступала, обида оставалась, а с нею детское почти непонимание. За что она так-то? Ладно, любви у нее никогда-то особой не было, это Леший чуял. У него, если так-то, то тоже. Ну какая любовь в его возрасте?

Просто…

Встретились.

Пришлись по сердцу. Начали наведываться друг к другу в гости. А потом как-то и закрутилось. Затянулось.

Съехались. Жили.

Четыре года как жили. Может, не душа в душу, но как-то ведь жили до сих пор. И вот, выходит, дожились на свою голову.

– Шампанским поделишься? – поинтересовался он совсем уж мирно. И торт поднял. Тот, правда, от падения треснул и розочки раскололись. Шоколадные.

– Ты ж не пьешь?

– Обычно… но так-то…

Ангелина подняла кружевной халатик и накинула на плечи. Огляделась. Поморщилась.

– По-дурацки вышло, – сказала она. – Ты чего приперся-то? У тебя ж дежурство.

– А ты откуда знаешь?

– График твоих дежурств я еще когда выучила.

Душу царапнуло нехорошее предчувствие, что учила она не просто так. И не из желания порадовать его, Лешего, блинами к возвращению домой.

– И давно у тебя с ним? – поинтересовался Леший.

Ангелина разлила шампанское по бокалам и протянула один.

– Пару месяцев… собиралась сказать, но как-то не уверена была.

Шампанское было кислым и в нос шибало. Леший затряс головой, отчего Мимоза зашлась истошным лаем. Подняв мандарин, он отер его о рукав и отправил в рот, целиком, со шкуркою.

Ангелина поморщилась, привычно выказывая неодобрение этакими привычками. А Леший не виноват, что ему со шкуркой вкуснее. И вообще…

– Так чего приперся-то? – Ангелина уселась в кресло и ноги вытянула. Длиннющие и ровнющие. Идеальные, можно сказать, ноги.

Как и сама она.

– Решил… поздравить… четыре года же ж, как встречаемся.

– А толку-то… – Ангелина осушила бокал. – Что ты на меня смотришь-то? Осуждаешь?

– А не надо?

– Осуждай. Но сам виноват. Мне о будущем думать надо, а с тобой каши не сваришь… четыре года, а ты не то, что предложение сделать не сподобился, вообще будто об этом не думаешь. Тебе и так хорошо.

– А тебе разве нет?

– А мне… а мне, Леший, уже двадцать восемь. Считай, почти уже все. Бабий век короток. После тридцати хоть наизнанку вывернись, а толку не будет. Найдутся и помоложе, и покрасивей. И не такие дуры, как я. Я ведь надеялась, что ты не просто так… что нравлюсь… что женишься. Заживем. Только потом повзрослела и поняла, что в голове у тебя не то совсем. А я семьи хочу. Нормальной. Жизни. Тоже нормальной. Детишек там… мужа, который дома, а не где-то там, а где и с кем не понятно, потому что секретность и говорить нельзя. И вот пойди, узнай, чем он там занят. Врагов душит или с бабой какой курорты осваивает…

Прозвучало донельзя обидно.

Леший, между прочим, не изменял ей. Ну… разве что пару раз всего… но это случайно, невсерьез и не считается. И вообще, он мужик. У него потребности.

Мимоза из-под кровати тявкнула, явно высказываясь, что обо всем этом думаешь.

– Я поняла, что жениться на мне ты не собираешься, – Ангелина налила себе еще шампанского. – И не спорь. Себе же говоришь, что когда-нибудь потом обязательно сделаешь предложение. Лет через пять, а может, через десять. Но вообще тебе и так неплохо… верно?