Но сближения Грошеву все же хотелось, чтобы окончательно понять, подходит ли ему эта женщина, а по опыту своих предыдущих жизней (именно так он любит о себе говорить) знал, что лучше всего делать это на нейтральной территории. И однажды он позвал Машу на недельку в подмосковный пансионат. Хочется, дескать, отдохнуть от рутины, побыть наедине с природой.

– И с тобой, – добавил он.

Маша слегка растерялась. Оттягивала ответ, спросила:

– Почему именно туда? Ты там с кем-то был?

– Один был в прошлом году. Очень понравилось.

– А что там особенного?

– Да ничего. Лес, два пруда, тропинки. Кухня неплохая. Знаешь же, как бывает: все как везде, а тебе почему-то хорошо. Надеюсь, и тебе будет хорошо.

– Надо посмотреть, что у меня с работой…

– Возьмешь с собой, в чем проблема.

– На машине поедем или туда по-другому можно?

У Маши была машина, купленная бывшим мужем, «рено дастер» морковного цвета, она ездила на ней редко. И не любила, и при ее работе в том не было необходимости. Сын Костя на машину не претендовал, говорил, что в тачку такого колера даже пассажиром не сядет. А Грошеву, который, было дело, прокатился один раз с Машей, понравилось. Она за рулем выглядела увереннее, чем обычно, это избавляло Грошева от ощущения, что он в отношениях ведущий, что все зависит от его инициативы.

– Можно на электричке, – сказал Грошев, – но от станции пешком далеко, а на маршрутке с вещами не очень удобно.

Маша задавала еще какие-то вопросы, Грошев терпеливо отвечал. Догадался, что Маша хочет понять степень его настойчивости, хочет более активных уговоров, и начал уговаривать, и это позволило Маше показать самой себе, что она не столько соглашается, сколько уступает.

И они поехали, забронировав супружеский номер; Маша волновалась (она призналась потом, что, кроме мужа, у нее никого не было), Грошев знал, что умолчания только усугубляют неловкость, поэтому заговорил прямо:

– Ты все понимаешь, я все понимаю, я хочу с тобой окончательно подружиться, побыть рядом, но предупреждаю: сегодня ничего не будет, я в силе еще, но легкий психоз, первые шаги…

– Да, конечно, конечно, – пробормотала Маша. – Я ничего и не жду… Может, и не надо… Я не против, но…

Похоже, она уже жалела, что согласилась на эту поездку.

А Грошев гнул свою линию.

– Ничего не выйдет, успокойся, – говорил он, ложась с Машей и обнимая ее.

– Даже не надейся, – говорил, целуя и с доброй улыбкой глядя ей в глаза.

– Хоть умоляй, бесполезно! – говорил он, прижимаясь к ней, ибо уже было чем прижиматься: организм, часто бастующий, когда его просят, словно обиделся, что на него совсем уж не надеются, и показал свою силу.

– Это случайно, не очень-то обольщайся, – продолжал свою игру Грошев, уже начав действовать.

И Маша вдруг подхватила игру.

– Не очень-то и хотелось, – сказала она. – Можем и поспать спокойно.

– Да я и сплю почти, сплю и сон вижу, приятный сон, чертовски приятный сон, – приговаривал Грошев.

– Ну и пусть снится, он сам по себе, а мы сами по себе. Сами по себе. Сами по себе.

– Вот именно. Еще минуточку пусть поснится, и хватит. И еще минуточку, и еще, и еще, и еще. А мы даже не замечаем, не замечаем, не замечаем.

– Правда, правда, правда… Говори. Мне нравится, когда ты говоришь.

И Грошев что-то говорил – до самого последнего момента, но потом все же замолчал, и Маша уже не просила говорить, страдальчески сморщилась, будто ей было больно, но Грошев знал, что это не боль.

В общем, все вышло славно, через две недели они опять наведались в этот пансионат. Закрепили успех.

Однажды Маша засиделась у Грошева допоздна, он предложил ей остаться. Маша согласилась, позвонила сыну, сказала, что гостит с ночевкой у подруги, было видно, что эта маленькая ложь приносит ей большое удовольствие. Так скромные девушки строгим мамам врут. Наутро Грошев проснулся позже Маши, она была в ванной. Ну вот, уже неудобство, хмуро подумал Грошев. Сейчас бы умыться, кофе выпить – и за работу; нет, жди, пока она там… Когда вышла, сказал: