– Может, то случайно вышло, – пробормотал Гриня, опуская глаза под пристальным отцовским взглядом. – Может, она ещё не хотела…

– Так завсегда получается, – отрезал Лемех. – И не хочешь, да само из‑под рук прёт. Не успеешь оглянуться, а тебя уже за татьбу на правёж ставят. Нет, Гриня, вот тебе моё отцовское слово – пойдёшь куда хочешь, коли и вправду в тебе Сила открылась – сам до Академии провожу, благословлю и деньжат на гульбу подкину, но в Лес я тебя не пущу. Ни к чему нам это эльфье чародейство. Понял ты меня?

– Понял, – с ненавистью бросил Гриня, отворачиваясь к стенке.

– Ничего ты не понял, – вздохнул Лемех. – Ладно, сыне, на меня можешь обижаться. Потом сам благодарить будешь.

…Оставив Гриню взаперти и строго‑настрого наказав проснувшемуся Арише ни под каким видом не оставлять бесноватого младшенького без присмотра, Лемех вновь вышел во двор. Эльфийка лежала всё такая же неподвижная, ни один локон не сдвинулся, но Лемеха почему‑то не оставляло чувство, что лесная гостья пристально смотрит прямо на него – сквозь плотно сомкнутые веки.

И заговорила она первой, словно ждала.

«Зачем пришёл, Лемех? Проклинать будешь, ногами топать, бранью сыпать? Или, может, просто колом осиновым проткнёшь, да и зароешь где поглубже? Не советую – Месяц тогда не только тебя, но и всю твою заимку на кожаные ремешки пустит».

«Не пугай», – коротко отмолвил Лемех.

«Хочешь сказать – ты уже пуганый? Эх, не те вас пугали и не так, как надо. А теперь из‑за вас, людей, по земле такие страхи ползут да нечисть погибельная, что никакая магия уже не справляется!»

«Это ещё бабушка надвое сказала, – ответил Лемех. – Тут у нас никаких страхов не видать. А что Гончие забрели – так раз в год какая‑нибудь нечисть непременно да появлялась. Почему бы не они?.. Но ты, Борозда, меня в свои разговоры не втягивай. Мне до них, равно как и до дел твоих, касательства нет. Мне нужно, чтобы ты парню моему голову не дурила, положением своим раненой гостьи пользуясь. Я в твою часть не вступаю, а ты не вступай в мою. Идёт?»

«Нет, не идёт, – прошелестело в ответ – словно берёза в летний день листвой под легким ветром. – Не идёт и не пойдёт, Лемех. Потому что ужели ж ты ещё не понял, что Зачарованный Лес не только себя, всех вас от Нечисти защищает?.. И потому, что для Леса благо – на пользу и тем, кто рядом с ним живёт, его тенью и его силой прикрываясь».

«Отродясь ничем не прикрывался! – рассердился Лемех. – На свои руки всегда рассчитывал и ни разу ещё не просчитался!..»

«Позови Полночь, – вместо ответа вдруг сказала эльфийка. – Среди нас он больше всех вас, людей, любит, считает, что дружба нужны и союз… Позови его, сходи с ним вместе в Лес, своими глазами посмотри, что и почему… Тогда, быть может, сам в Эльфийскую Стражу запросишься».

«Там видно будет, – ответил Лемех. – Ты мне другое скажи – парню моему голову неразумную его крутить перестанешь?»

«Нет, – напрямик отрезала Борозда. – Потому что Лес – он превыше всего. Даже если ты меня колом проткнёшь, Лемех, я всё равно не отступлюсь. А за мной, будь уверен, и другие придут».

«Хорошо, – твёрдо сказал Лемех. – Так – значит, так. Больше Гриня не подойдёт к тебе, можешь быть уверена. Я за это тебе ручаюсь».

«Не зарекайся раньше времени», – предупредила эльфийка и умолкла.

Лемех повернулся к ней спиной и вернулся в дом – досыпать, хотя, понятное дело, какой уж тут сон!

Наутро, с зарёй, едва только заимка Лемеха проснулась, хозяин строго‑настрого наказал всем не спускать с Грини глаз, чуть что – звать его, Лемеха, а к раненой – не подходить, считать как зачумлённую.