А тут еще приходил к нему Кленк поговорить. И о чем же мог говорить ландскнехт, как не о серебре. Пришел и начал издалека: мол, людишки его оскудели, хотят знать, можно ли пограбить городишко Милликон. Городишко-то богат, сам мал, а ярмарка в нем большая. Вон какая пристань тут длинная. Волков ему сказал, что грабить здесь никого нельзя. Нельзя, собираясь идти в середину горской земли, оставлять в тылу взбешенные грабежом города. И велел капитану, чтобы люди его были с местными ласковы. Тогда Кленк стал спрашивать: не причитается ли его людям серебра из тех сундуков, что привезли генералу горожане. На что Волков напомнил ландскнехту про законы воинские, которые гласили, что помимо платы солдатам принадлежит только то, что взято ими на меч. Например, все имущество в лагере, включая хорошие пушки, которые Волков у солдат непременно выкупит. А те подарки, что горожане делают генералу, солдат не касаемы. Кленк ушел недовольный, а Волков, глядя ему вслед, думал о том, что не будь ландскнехты так жадны и своевольны, то не было бы солдат в мире лучше.

И сразу после Кленка – радость: родственник его явился, из его земли на этот берег переплыл, да не один. И был то не кто иной, как капитан Рене.

– Ваше приказание, господин генерал, исполнено. Люди до вашей земли доведены, померло и сбежало, а также поймано и повешено мною всего двадцать два человека. Всех людишек по списку передал я вашему управляющему Ёгану и новому человеку. Сама госпожа Ланге приезжала на мужичков смотреть, ласкова с ними была, детей так и вовсе кормить велела хорошо.

Волков встал и обнял родственника. Хоть часто он бывал недоволен Рене, но сейчас был ему благодарен. И за то, что довел мужиков до его земли почти в сохранности, и за то, что взял с собой солдат из конвоя. Пусть далеко не всех, но семь десятков пехотинцев и восемнадцать кавалеристов были совсем не лишними после тех огромных потерь, что понес кавалер при взятии лагеря горцев.

– Благодарен вам, дорогой родственник, – говорил генерал, выпуская капитана из объятий, – ну, садитесь, рассказывайте, как дошли, как госпожа Ланге себя чувствовала?

Небольшой пир спас его от изматывающего ожидания, но лишь на этот день, следующим утром кавалер опять не удержался и поехал снова на юг. Волков тщательно высматривал дорогу на Висликофен, вечерами, сидя с офицерами над картой, он снова и снова убеждался в важности этого города. Это был почти центр земли Брегген. Отличная точка для удара в любом направлении. Висликофен нужно было брать во что бы то ни стало. С этим согласились все его офицеры.

Дождался. Сначала приехал с того берега Максимилиан с воспаленной, красной грубо зашитой щекой. Раньше был красавцем белокурым и румяным, теперь уже стал похож на человека ремесла военного, на солдата, такого, как другие. Волков посмотрел на него и спросил:

– Готовы ли вы, прапорщик, здоровы ли, может, лечиться вам нужно?

– Брат Ипполит сказал, что зашили мне рану плохо, некрасиво, он бы сделал красивее, но еще он сказал, что рана затянется, наказал мазью мазать, и все.

Только поговорил генерал со знаменосцем, так прибежал человек и доложил, что идет с востока баржа – Эберст со своими людьми.

Пока седлали коня, пока ехали, так Мильке уже привел первую баржу к причалам Милликона, стал выгружать людей, а за ней уже по реке другие идут. Волков только и благодарил Бога. А уже к свободным пирсам следующие баржи швартуются. Пришли наконец-то! На еще вчера пустовавших причалах суета: солдаты, лошади, порох и картечь в бочках… Пробираясь через толчею и суету, Волков заметил офицеров.