Ему вновь и вновь вспоминалась давешняя беседа с шерифом в присутствии палача. Они сидели в зале и выпивали.

– Нам придётся казнить его, – словно решившись, сказал Зигмунд.

– Но, помилуйте, барон, – по лицу шерифа прошла рябь внутреннего отторжения подобных мыслей, – ведь это лучший из лучших! И он сможет нам сильно облегчить жизнь в эти смутные времена.

– Я знаю это, иначе не пригласил бы его к себе, – ответил наисветлейший. – Мне, как и Вам, ужасно обидно, что приходится жертвовать столь полезной и выдающейся личностью.

– Неужели ничего нельзя придумать? Промыть ему мозги?

– Нет, – лишь нервно подрагивающий глаз выдавал внутренние борения Зигмунда. – Этот человек устроен не так, как мы с Вами. Он слишком… – пару секунд слово не приходило на ум, – честен. – последнее он выплюнул с омерзением, словно мошку, залетевшую в рот.

– Это проблема, – согласился шериф. – Но каждого можно заставить замолчать.

– Только не его.

– Но если он такой честный, то мы возьмём с него слово никому не рассказывать о работающих холодильниках и прочем. У тебя тут половина внутризамковой челяди обо всём знает, однако молчит.

– Они молчат под страхом смерти, а этому и костлявая нипочём.

– Так как же его честное слово? – шериф всё ещё пытался найти доводы в защиту бывшего лучшего электрострелка.

– А он нам его просто не даст. Потому что он как свободный рыцарь поклялся защищать простой народ, и ничто не заставит его нарушить эту клятву, уж поверь мне. Я разговаривал с царём об этом человеке, его ничто не сможет сломить, кроме этого, – он кивнул на секиру, которую палач прислонил к стене.

– Ну, что ж, – тяжело вздохнул шериф, – раз ничего поделать нельзя, то, пожалуй, я займусь приговором.

– Вот и займитесь, голубчик, – тихо сказал барон, промокая платком невидимые слёзы.

– Так и что натворил наш свободный рыцарь? – спросил представитель закона, разложив перед собой письменные принадлежности и приготовившись составлять приговор.

– Пиши. А ты, – он кивнул палачу, – запоминай. Итак, Арнольд Чернышёв, бывший первый электрострелок царства Неукоснительной Добродетели, мастер над тридцатью семью видами электрооружия, а также мастер над оружием древних, владелец техники рукопашного боя, инструктор по выживанию в экстремальных условиях, свободный рыцарь без герба, обвиняется в покушении на хищение пятидесяти двух слитков золота из хранилища Главного банкира царства Неукоснительной Добродетели, наисветлейшего барона Красного Щита Зигмунда.

– Ого, – присвистнул шериф. – А почему именно пятидесяти двух?

– Не знаю, – ответил барон, – число понравилось. Меня другое смущает, почему у этого недоноска титул длиннее, чем у меня? Надо бы с царём на эту тему пообщаться.

– Пятидесяти двух слитков золота… – вслух проговорил шериф, орудуя старой электроручкой с автономным зарядом. – Дальше.

– В связи с вышесказанным, а также с полным раскаянием виновного, которое он принесёт народу в последнем слове, и рыцарским званием оного, назначаю сэру Чернышёву благородную казнь путём отделения головы от туловища… Тьфу, ну и говно этот канцелярит; наши достопочтенные литераторы сейчас все, как один, в гробу попереворачивались. Продолжай. Казнь назначается на три часа после обеда.

Пока шериф дописывал приговор и запечатывал свиток, барон обратил своё внимание на палача.

– Иди-ка, дружок, да скажи нашему свободному, уже в кавычках, рыцарю, что его казнят за попытку кражи золота, а не за что-то иное. И передай ещё вот что: если ему вздумается сглупить и упомянуть про что-нибудь ещё, то голова станет тем, что отрубят в последнюю очередь.