Но как же хороша песня. Тянет ли Летту туда? Нет, нисколечко. Значит, не заманивает её никто. Но пойти всё же придётся. Хотя бы для того, чтобы узнать дорогу к выходу или к воде. Лучше бы к выходу, там, за Гранью, воду она и сама найдёт.

Мелодия становилась всё громче. В другое время с удовольствием бы послушала, хоть и не понимала этого увлечения благородных – собраться в одной комнате и слушать, как какая-нибудь из дам переливчато подвывает под музыку.

Вскоре обнаружился и источник чарующих звуков. На упавшем стволе давно засохшего дерева сидела женщина и, отрешившись от всего, пела. Слов Олетта так и не разобрала, их не было. Откуда же она понимала смысл песни? О любви и предательстве. О расставании и невозможности встречи. О безнадёжности. О вечности. О том, что всё проходит.

– Здравствуйте, – осторожно обнаружила своё присутствие Летта. – Красиво поёте. Я не разбираюсь в музыке благородных, но ведь за душу берёт!

То, что человека, от которого что-то хочешь получить, нужно расположить к себе, было известно сызмальства. Здесь же даже кривить душой не пришлось, песня без слов и правда была потрясающа.

– Я не пою, – безразлично ответила незнакомка, всё так же бездумно глядя перед собой и болтая босой ногой.

– А как это называется? Ну, когда музыка, да не из каких-нибудь клавикордов или из скрипочки, а… из души, – почему-то именно это сравнение показалось самым уместным.

– Музыка из души? Души не поют, – неуверенно сообщила женщина, затем медленно повернула голову и остановила взгляд на пришедшей. – Девочка? Ты меня видишь? Откуда ты здесь?

– Пришла, – Летта пожала плечами. – Меня, кстати, звать Летта.

– Летта. Пришла. Ко мне никто никогда не приходил, вернее те, кто приходили, не разговаривали со мной, не видели и не разговаривали, – странная незнакомка опустила руку и поболтала пальцами в небольшом родничке. Своё имя она так и не назвала.

ЧуднО, ведь только что здесь не было и намёка на воду. Пересохшее горло даже спазмом свело, так захотелось сделать хотя бы глоток.

– Можно я попью вашей водицы, тэйна? – хрипло спросила Летта.

– Воды? – женщина подняла руку, с которой побежали вниз капли живительной влаги.

– Нельзя? – уж чего-чего, а отказов, даже самых необоснованных и глумливых, девочка в своей жизни знала много.

– Ты хочешь пить?

– Да, очень!

– А ещё что ты хочешь от меня?

– От вас? Я бы, пожалуй, с удовольствием послушала ваше пение, уж очень оно чарующее, даже меня проняло, но, извините, я спешу, мне нужно идти. Так я попью? – повторила Летта вопрос.

– Пей. А потом ещё поговори со мной. Со мной давно никто не разговаривал. Я уже и не помню, было ли когда-нибудь это. Я так много не помню, – в голосе отчётливо слышалась безнадёжная тоска.

Летта осторожно, чтобы не запачкать, подтянула юбку и опустилась на колени перед родничком. Странно, думала, будет пить долго и жадно, но хватило одной горсти воды, чтобы утолить жажду.

– Очень вкусная у вас вода. Спасибо, добрая тэйна! – искренне поблагодарила она.

– Значит, ты говоришь, слышишь песню?

После небрежного движения пальцев родник исчез.

– Да, благородная тэйна. Слышу. Так странно, мы с вами разговариваем, а мелодия всё равно слышна. И ведь точно знаю, идёт она от вас. Как такое может быть?

– Не знаю. Эта музыка – всё, что я помню, – пожала плечами женщина.

И как с такой разговаривать? Попросила с ней поговорить, а сама по-прежнему безразлична. И это не напускное безразличие, а как будто… как будто интерес к жизни у тэйны совсем потерян. Такое иногда у древних стариков бывает, больных и немощных. Их ничто уже не держит на этом свете.