Судья промолвил:

– Ну что, ты и на этот раз будешь спокойно смотреть, как кто-то претендует на часть тебя?

Я воспринял эти слова как призыв к действию и схватил цаплю за клюв, пытаясь сжать две её половинки. Впрочем, потом я переменил тактику, и начал, наоборот, раздирать пасть этому мерзкому существу. Та оказалась мягкой и податливой, и вскоре в моих руках оказались две половины этой непонятной птицы. Брезгливо отбросив их в сторону, я закричал, что больше не могу выносить всего этого, и потребовал срочно выпустить меня отсюда.

Судья добродушно рассмеялся:

– Срочность существует лишь там, где есть время. А здесь все отрезки превращаются в прямые.

Одна из рук судьи стала увеличиваться в длине, а тот начал обрубать её ладонью другой руки, принявшей очертания топора. Потом он собрал с пола все получившиеся куски и попытался вручить их мне со словами:

– Отрезки – это ваш, человеческий удел.

Я вскочил и побежал к двери. Как ни странно, она легко распахнулась под напором моего плеча, и я очутился на той самой площади, на которой на меня напал мохнатоголовый. Опасаясь преследования, я ринулся через площадь к единственному домику, в котором горело окно. Но добраться до него оказалось не так-то просто, потому что, как я ни увеличивал скорость, домик не становился ближе, хотя расстояние от дома, в котором меня судили, возрастало. Выдохшись, я остановился, чтобы подумать, но стоило мне встать, опираясь руками на колени, как на затылок с глухим стуком опустилось что-то тяжёлое. Удар был не сильным, но неожиданным, ибо я не видел и не слышал чьего бы то ни было приближения. Однако когда я, лёжа на земле, оглянулся назад, то оказалось, что там стоит неизвестно откуда взявшийся стол, рядом с которым огромный богомол в белом врачебном халате вдевал нитку в довольно крупную иглу. Я начал лихорадочно отползать в сторону, но богомол в пару прыжков настигнул меня, взял за ворот и потащил к столу. Я упирался, как мог, но силы были неравны, и уже через пару секунд я лежал на столе под пристальным взглядом отвратительных глаз богомола. Он оглядывал меня с ног до головы и шевелил усиками. Я ждал, что он пустит в ход свою иглу, и оказался прав: первое, что сделал этот странный врачеватель, – пришил мои ладони к бёдрам. Сдерживать себя было невозможно, и я кричал от невыразимых страданий, понимая при этом, что серьёзных увечий, как и в случае с гвоздями в глазах, мне это не принесёт, и все раны рано или поздно затянутся.

Когда руки были плотно пришиты к ногам, богомол предусмотрительно зашил мне рот, после чего достал из кармана халата жутко смердящий коровий хвост, съел его и отложил иглу в сторону. Следующим, что было извлечено из кармана, оказалась пила, которой богомол разрезал мне живот, залез в него конечностью и принялся отрывать мои органы, выбрасывая их через плечо. Наверное, никакой человек на свете не может выдержать таких мучений, но в этом странном месте возможным было всё. Когда эта пытка закончилась, я почувствовал необъяснимую лёгкость и пустоту: видимо, ничего внутри меня больше не осталось. Затем в дело снова пошла игла, и уже очень скоро об этом кошмаре не напоминало ничего, кроме ноющей боли во всём теле. Богомол в последний раз пошевелил усиками и быстрыми прыжками стал удаляться.

Не без некоторых усилий мне удалось оторвать руки от бёдер, а затем разорвать нить, сшивающую губы. Полежав ещё какое-то время на столе, приходя в себя, я встал и побрёл по направлению к домику, в котором горел свет. На этот раз домик приближался, как и было положено, что дало мне основания надеяться на благополучный исход моего вояжа. Впрочем, никто не мог дать гарантию, что внутри меня ждало что-то хорошее, ибо вера в то, что там живут нормальные люди, способные избавить меня от этого кошмара, почти умерла.