Чувствовалось приближение зимы. Листва старых берёз, наклонившихся над тихой водой озера, уже пожелтела, и когда ветер ласково трогал вершины деревьев, листья медленно кружили в воздухе, падали в воду и замирали, почему-то оставляя в душе печальный след.

Часто Саше казалось, что пройдёт ещё немного времени, и он узнает тайну, поймёт, как надо писать, чтобы картины жили, именно жили, чтобы чувствовался и этот ветер, шепчущий о чём-то неведомом и прекрасном, и трепет листьев, и безмолвие воды.

Огромный красный шар солнца скрывался за дальним лесом за окраиной города, и на землю опускались синие сумерки.

Одинцов собирался уже уходить, когда ему вдруг показалось, что он не один. Саша быстро обернулся и увидел Борю. Головин с невинным видом стоял совсем рядом, в тельняшке, руки в карманах, с сумочкой через плечо, и, опустив голову, носком ботинка ковырял землю под ногами. Саша улыбнулся. Была у друзей такая игра – подойти незаметно и встать рядом, будто ни в чём не бывало.

– Здравствуй, – сказал Одинцов, поднимаясь с травы.

Боря молча тиснул ему руку. Саша отдёрнул ладонь и стал растирать её – уж слишком крепким оказалось рукопожатие друга.

Головин слегка улыбнулся.

– Ну, ну, силач, – шутя погрозил Саша, – ишь, отъел шею.

Он с некоторой завистью оглядел коренастую фигуру Борьку, его широкие плечи, руки, загорелые до черноты, сильные мышцы, при каждом движении бугрящиеся под тельняшкой.

Одинцов увлёк Борю с собой, и друзья медленно пошли по берегу озера.

– Давай, рассказывай, – улыбаясь, потребовал Саша, – как ты до такой жизни докатился?

Головин помолчал, привычным движением пригладил ладонью свои чёрные смолистые волосы.

– А что рассказывать, – угрюмо сказал он наконец, – работаю, тяну лямку, деньгУ заколачиваю.

– Да, плохи дела, – озабоченно произнёс Саша, – что ж ты так?

– Знаешь, – продолжал Боря, – надоело всё, – он говорил быстро, торопливо, словно спешил выговориться перед другом. – Всё осточертело. Сегодня не ходил на работу. Будут ругать – ну и пусть. Придёшь в цех, а тебе: сбегай туда, сбегай сюда, принеси то, принеси это. Как мальчик на побегушках.

Он замолчал, огорченно махнул рукой:

– Да пропади, все пропадом!

Чтобы нарушить неловкое молчание, Одинцов рассказал о себе:

– А я теперь работаю на автозаводе. Токарем.

– Знаю, – ответил Боря, – Толя успел рассказать. И как работенка? Нравится?

– Да так, ничего, работать можно. Но я мечтал о другом. Всё-таки любимая работа должна быть несколько другой, не такой.

– Ха! – любимая работа! – усмехнулся Борис. – Сказал тоже! А я вот от многих слышал, что такой вообще нет или она там, где зарплата побольше и премиальные повесомей и где вкалывать нужно поменьше. Что ты на это скажешь? Разве не так?

– Нет, нет, – горячо возразил Саша, – они совершенно не правы. Да и сам ты не веришь в эти слова, – убежденно сказал он.

– Ладно, – кивнул Борис, – я согласен с тобой – деньги – не самое главное в жизни. Но согласись и ты – любой человек, устраиваясь на завод, или фабрику, ила другое предприятие, первым делом интересуется, где, в каких условиях ему придётся работать, ему хочется узнать, в какие часы принимают хирург и зубной врач, как готовят в заводской столовой, далеко ли до булочной. В конечном счете, это та же самая материальная заинтересованность…

Саша нетерпеливым жестом прервал речь друга:

– Да, да, конечно. Но всё же, что не говори, работа должна быть на первом месте. И она должна быть непременно любимой. Иначе это будет не работа, а подневольный труд. И кому она принесет пользу? Человеку? Сомневаюсь. Государству? Вряд ли. Быть может, на другом месте, на другом предприятии он был бы гораздо полезнее.