– Нет, конечно же, нет! – Луиш-Бернарду почувствовал, что позволил поймать себя на противоречии. – Очевидно, что Сан-Томе́ будет нуждаться в импорте рабочей силы еще многие годы, и если здесь ее в избытке, вопрос только в том, чтобы все делалось по правилам. Потому что, как вы хорошо знаете, весь этот вопрос с англичанами, эти обвинения коммерсантов из Ливерпуля и Бирмингема о том, что мы, дескать, привозим на Сан-Томе́ рабов из Анголы, наносят нам ущерб, который тут же подхватывают местная пресса и общественное мнение. Если так будет продолжаться, мы рискуем принятием против нас бойкота, который заблокирует экспорт какао на британский рынок, а потом и на американский – и это будет трагедией для Сан-Томе́ и концом колонии.

Губернатор Анголы посмотрел ему прямо в глаза. Это был взгляд хитрого лиса, скользкий и недоверчивый.

– Гм…

Он встал и направился к балкону, выходящему в сад. Опершись о перила, он простоял так несколько секунд – ни дать ни взять, маленький человечек, распоряжающийся судьбами всей Африки! Потом, развернувшись на каблуках, он устремил взгляд на Луиша-Бернарду, упершись спиной в перила балкона и скрестив руки на груди (Наполеон из тропиков оценивает вражеские силы):

– Англичане! Эти лицемеры и хвастуны! Гуманисты, так этим якобы обеспокоенные. А сами ведь не могут отличить черного от китайца! Скажите-ка мне, Валенса, англичанин когда-нибудь станет трахаться с черной? Нет! А мы да, черт возьми! Вы знаете, как мы заселяем и оккупируем эти огромные ангольские просторы? Не армией, которая лишь только проникнет вглубь территории, то сразу же сбегает оттуда. И не за счет семей поселенцев: какой, скажите мне, безумец поселится посреди джунглей с женой и детьми, где нет никаких признаков цивилизации? Ничего подобного! Так, знаете, как мы заселяем эту страну?

– Скажите на милость.

– Мы это делаем при помощи несчастных и оборванных выходцев из наших провинций Минью, Алентежу или Траз-уж-Монтеш. Мы, правительство, вручаем им бумаги на землю, и эти бедняги даже не могут толком расшифровать или понять, где они находятся. Но это земля, собственность, принадлежащая им, тем, у кого никогда не было ни кола ни двора! И тогда эти несчастные собираются в путь-дорогу. Одному Богу только известно, как им это удается!.. Они спрашивают у всех, где находится такая фазенда «Нова Эшперанса» в округе Уиже или Параи́зу, что в Кванза-Норте. И потом, если чудом им удается добраться дотуда живыми и здоровыми и стать владельцами того, что является всего лишь участком лесной чащи, если, опять же чудом, у них получается выжить и посадить там картошку или продать какие-нибудь безделушки черным – где же в это время их семья? А семья их, оказывается – это все те же черные бабы, которых они покупают у старейшины деревни: мешок фасоли за одну, поросенок за двух. Вы спросите про священника, свадьбу и про записанных детей? Да ни черта подобного! Там бы выжить! И эти несчастные довольствуются тем, что у них одна, две или три черные женщины, которых они зовут женами, прекрасно зная, что никогда уже не выберутся из этой своей чертовой дыры. Мы же, правительство, довольствуемся тем, что наши земляки живут себе там в джунглях и лишь просим их, чтобы учили своих мулатиков-детей португальскому языку! Вот так мы и осваиваем ангольскую глухомань, а все остальное – это для всяких там договоров и салонных дипломатических разговоров. Хотел бы я посмотреть на англичанина с Кингс-роуд, в его белом фланелевом костюмчике, живущего на фазенде «Нова Эшперанса», как он поворачивается к своей черной жене и спрашивает: «Дарлинг, ду ю гэр фор э дрынк?» – Как видите, мы тут тоже по-английски чешем, будьте здоровы…