– Давно не держим. Слава Богу, Яву дали.

– Одна Америка, – упавшим голосом констатировал офицер, – раскрыв ладонь с деньгами. – Пачку Явы.

– Из личной любви к армии и флоту, как член ДОСААФ – держи. – Василий протянул свой Беломор. От денег отказался.

– Когда ближайшая станция?

– Не надейся, теперь до самого Владивостока сплошная Америка. Настоящего курева днем с огнем не сыщешь.

– Безобразие, – разве нормальный человек может этой фильтрованной травой накуриться?

– С меня какой спрос? Происки ЦРУ не иначе.

– Политика, – наставительно заметил прапорщик. – Германию отдали, войска вывели, теперь радуйтесь, курите «маде ин Америка», – задыхайтесь.

– Далеко путь держите?

– Согласно приказу. – Отрезал вояка. Резко повернулся и двинулся к выходу.

– Эй, служивый, дай пушку пальнуть, – крикнул вдогонку Кукла.

Прапорщик машинально прикрыл кобуру ладонью, процедил сквозь зубы. – Когда прикажут, тогда и пальнем, – и быстро исчез за дверью.

Юлька залилась смехом до поросячьего визга. – Испугался, командир. Нажрал ряшку, а солдатики, как два прутика. И мой братик служит-тужит. Небось, такой же полкан им помыкает.

– Чего ему бояться, он при оружии, головой за него отвечает.

– Кто такому дундуку оружие доверит, Вася? У него кобура вместо кисета, а может шкалик туда прячет.

– Автоматы у солдат настоящие, – подал голос Николай.

– С холостыми патронами. Я как-то во Владике влип. «Сделал» одного моряка-рыбака и в состав, чтобы не светиться. Прилег и вдруг слышу запах скоблянки из трепангов. Я на один бок на другой, а запах все сильнее. Чувствую, хочу скоблянки, как беременный, хоть стреляйся. А раз хочу, значит, дай и прямой наводкой в «Золотой рог». Только там фирменная скоблянка, на свином смальце, мамой клянусь. Забегаю, девочки все свои. Мне, конечно, отдельный столик. Они там круглые, дубовые. Сам Александр Колчак в этот ресторан захаживал. Его место там, как в музее, показывают. Короче, икорочки, балычка, шампани бутылочку. Закусил, несут, родную. Насытился, отпал, млею. Стало вечереть. Народу тьма, музыкантики зашустрили, людишки плясать пошли, уже, значит, подпили. Ну, думаю, перекурю и домой. Хлоп, хлоп, а зажигалки нет. За спиной полный стол каких-то бесов. Пьют, жрут, бакланят. Поворачиваюсь. И того, который за мной, пальчиком по плечику. – Братан, огонька не найдется? И … мать моя, женщина. Вижу лоха, которого я днем на уши поставил. Вперились мы друг в друга, как псы перед схваткой. Он завыл, как сирена на пожаре, – вор! Бандит! Держите! Я год в морях гнил, а он за две минуты все отнял. – Дружки его, как пантеры, на меня. Я в углу – бежать некуда. Мигом ныряю под стол. Скатерти длинные, до пола. Слышу – надо мной буря. Достать не могут. Пинают ногами, но стол огромный, не дотянуться. Задрали скатерть и вкруговую рыла засунули, кто с ножом, кто с вилкой. Рвутся меня казнить. Я им спокойно. – Братва, что за базар? Знать ничего не знаю, звоните в милицию. Лох от злости плеваться начал. – Мы с тобой без милиции разберемся. – Ну, я не стерпел. Харкнул прямо в рот его вонючий. Сразу притих. Явились менты.

– Господи! – Юлька перекрестилась, откусила печенье.

– Не Господи, а, слава Богу. Стол подняли. Я сижу, как пес на присядках. Вокруг воют, – вор, грабитель, убить, растоптать. Но моя милиция меня бережет. Сама сажает – сама стережет. Всех в отделение. Я прикинулся шлангом, говорю, первый раз вижу, просто прикурить хотел. Опер глянул в упор. – Учтите, чистосердечное признание облегчит вашу вину. Иначе под пресс пустим. – Чувствую, не шутит начальник, но не такие кочегарки размораживали. – Вспомнил, – кричу, – сегодня утром нашел пачку долларов на улице. – Достаю, показываю. – Прошу принять. – Опер снова зыркнул и говорит отнеси туда, где нашел. Только осторожно. Через двор пойдешь, о мотоцикл не споткнись, многие за коляску цепляются. Ты, кажется, прикурить хотел. – Расстегивает кобуру, достает зажигалку. – Я думал у вас там пистолет. – А он мне. – В кого стрелять? Вокруг одни наши советские люди. – А ты, Вася, говоришь оружие. Понты и видимость. Пустая у них кобура, пустая.