А сейчас Лиля стояла и понимала, что все хорошо, что заявление на увольнение будет подписано нужным числом, будет выдана трудовая книжка и остаток заработной платы. Не хватало одного: ее никто (наверное от растерянности) не поздравил с поступлением, а хотелось это услышать и Лиля дерзко решила напомнить. Поздравление конечно прозвучало, было много улыбок и пожеланий, тем более что и мастер и начальник цеха, и даже далекая и строгая заведующая этой фабрикой по фамилии Мымрина – были выпускниками того же ВУЗа. Да наверное, весь – то руководящий состав большого комбината (несколько отдельных фабрик) учился там же на различных факультетах (технологи, химики, механики и др.).

Интересной оказалась судьба сменного мастера, под руководством которого Лиля работала целый год. Текстильщик по образованию, еще совсем молодой, но уже женатый – то был добрейший человек и, как оказалось достаточно одаренный. Звали его Мирвали. Уже учась на втором курсе, Лиля случайно встретила его в коридоре учебного корпуса. Оказалось, что он уже работал в книжном издательстве и писал для детей на узбекском языке, что по случаю и показал, гордо достав из портфеля несколько тонких ярких книжек под своим именем. В институт забежал по каким-то делам.

Но в настоящее время Лиля вышла в цех, где грохотало немыслимое количество децибелл, мелькали ткачихи, помощники мастеров и ее бывшие коллеги – заряжальщицы с горками шпуль в левой руке. Помощниками мастеров работало много крымских татар. На счет них Лилю предупреждали, что эти мужчины – суровые, вспыльчивые люди, особенно, если речь заходила об их Родине. Лиля иногда замечала на себе их озорные, горящие взгляды, но значения не придавала.

А в цехе процесс продолжался: рулоны хлопковой ткани поочередно снимались со станков, складировались в накопители, которые цепляли к электрокарам и увозили на разбраковку, а далее на отделочную фабрику. В цехе стоял туман от водяных форсунок и хлопковой пыли. Величина шума конечно была подавляющей. С учетом в дальнейшем полученных знаний и с учетом типа станков того времени – это было не ниже девяноста децибелл. Несколько ткацких цехов фабрики располагались в одном огромном зале. Люди, работающие здесь, конечно имели элементарные средства защиты для ушей, но мало кто ими пользовался, хотя с годами последствия у кого-то сказывались. Вообще, как потом оказалось, шум станков – это желанный и приятный фактор для текстильщика, особенно руководителя. Если в цехе ровный сплошной шум, значит одновременность работы станков высокая, то есть низкая обрывность нитей. А это значит высокая производительность станков, показатель хорошего качества работы предыдущих основных и приготовительных цехов, а так же правильный климат от паросилового хозяйства. Это интересное восприятие звука Лиля анализировала. Она не раз по дальнейшей работе сталкивалась с людьми, которые рассказывали, что у них шум во время рабочей смены уходит на второй план, как бы выпадает из ощущения, а в голове – свои мысли о текущих делах и даже звучит ранее услышанная музыка или песня, – именно в оркестровом исполнении. Удивительно, но это было подтверждением ее, Лилиных, ощущений и реакции на шум.

Кстати, чтобы разговаривать в шумном цехе – не надо кричать. Достаточно наклониться к уху собеседника и нормальным голосом говорить.

Готовить свой переезд в студенческое общежитие долго не пришлось. Лиля сложила небольшое количество вещей и обуви в единственный чемодан и взялась за книги и учебные тетради, которые были исписаны на подготовительных занятиях. Их в то время организовывали на предприятиях за небольшую плату для поступающих в профильные институты. Преподаватели приходили оттуда же. В основном это были занятия по математике, и надо сказать, не особо качественные в этом конкретном случае.