— Ну, рассказывай, — обращает внимание на себя живого Сергей. Я теперь не могу смотреть на него, не раздевая глазами.
— Что?
— Как что? Как ты докатилась до такой жизни. Неприкасаемая стриптизёрша — это ж прям целомудренность на грани проституции.
— Вообще-то, я профессиональная танцовщица, а не стриптизёрша.
— Это я уже понял. Не понял, как тебя занесло в стриптиз.
— С другими танцами не заладилось, а больше я не ничего не умею.
— Почему же не заладилось?
— В серьезные коллективы меня не берут. Я и в конкурсах участвовала и куда только не пробовалась, но как только выхожу на сцену… в общем, когда меня жюри оценивает — я не могу нормально танцевать.
Он о чём-то задумывается.
— Слушай, я не могу понять, как у балерины, может быть боязнь сцены?
— А откуда ты… взял, что я балерина?!
Я точно не говорила ему. Я сама стараюсь забыть про балет, как он забыл про меня.
— В клубе сказали, когда приват заказывал.
— Тебе соврали.
Не могли ему такое сказать. Об этом знают только Петрович и девочки с моей смены.
— Нет, не соврали. Ты сама вчера проболталась, что закончила хореографическое, сегодня сказала, что профессиональная танцовщица. Заметь, не хореограф. А значит, это правда. Ты стесняешься этого?
— А как ты думаешь? Я позор профессии.
— Это не так.
— Так.
Бокал вина в руке задрожал, я допиваю его залпом и ставлю на журнальный столик. Он встаёт, забирая пустой бокал.
— Я принесу ещё.
— Не надо.
— Я принесу, а ты можешь не пить, — он удаляется.
Не могу, походу. Наверное, алкоголизм у меня в крови. Зря он заговорил о балете. Это не та тема, которую я бы хотела обсуждать. В балетное отбирают совсем девочками. Внешность, гибкость, задатки таланта и порой хорошая родословная определяют участь кандидаток. Потом их гнут, ломают и строят заново. И через восемь лет упорного труда и превозмогания выпускается настоящая балерина. Но иногда случается брак.
Страх сцены появился ближе к концу обучения, когда других девочек стали выделять и приглашать в театры. И чем больше я чувствовала, что хуже других, тем сложнее мне становилось выступать на оценивающую публику. Каждым новым выступлением я надеялась доказать, что я чего-то стою, но получалось всё хуже и хуже. Обычно отбраковку отчисляют раньше, но я была упёртая, и мне повезло дотянуть до выпуска. Теперь, конечно, я это везением не назову. После выпускного экзамена меня не пригласили ни в одну труппу даже в кордебалет.
Сергей подходит со спины и подаёт мне полный бокал. Я только пригубляю его и ставлю на столик. Только не спрашивай больше про балет, умоляю, забудь про балет!
— И как же тебя с твоей фобией взяли в стриптиз? Прошла по бодиконтролю без вступительных испытаний? — он ехидно ухмыляется.
— Ага, счасс! Я вообще пришла по объявлению в эротический театр. Набирали танцовщик с образованием, я только там поняла, что не с моим. Когда увидела, что попала в стриптиз-клуб, сразу сказала, что такие танцы танцевать не умею. Петро… владелец клуба, короче, ответил — танцуй как умеешь, а раздеваться мы тебя научим. Зарплата меня устраивала, а вот работа не очень, но других вариантов у меня всё равно не было, и я решила попробовать. Возьмут хорошо, не возьмут ещё лучше. В общем, мне было настолько фиолетово, как я танцую, что все кто был на собеседовании зааплодировали.
— Прямо все-все?
— Прямо все.
— И много было там народу?
— Я там не раздевалась, ты что! Я просто танцевала, как умела. Я вообще, когда мне пофиг на результат, довольно неплохо танцую.
— К сожалению, не было возможности убедиться.
Я чувствую, как кровь приливает к щекам, и отвожу от него взгляд. И невольно опять смотрю на изображение его голого торса. Восемь вдавленных кубиков заманивают вниз, а ниже, увы, боксёрские шорты.