А значит, она являлась собственностью корабля. Мысли и память оставались чуть ли не единственным объектом частной собственности в Культуре. Любой отчет или анализ, выложенный в открытой информационной сети, теоретически становился общедоступным, но мысли и воспоминания человека, автономника или корабельного Разума являлись частной собственностью, а попытка читать чужие мысли – не важно, человека или устройства, – считалась верхом непристойности.

Сам Генар-Хофен всегда считал это правило справедливым, хотя уже много лет он, как и многие другие, подозревал, что в нем заинтересованы прежде всего Разумы Культуры, и в частности Разумы Особых Обстоятельств.

Благодаря этому запрету все обитатели Культуры могли держать свои тайны при себе и предаваться мелким проделкам и махинациям. Но если у людей это выливалось в розыгрыши, приступы ревности, смехотворные недоразумения и безответную любовь, то Разумы, ссылаясь на запрет, порой забывали сообщить об обнаружении новой цивилизации или предпринимали попытки самостоятельно изменить ход истории какой-нибудь высокоразвитой, хорошо известной культуры (существовали невысказанные опасения, что однажды они попытаются проделать это и с само́й Культурой… если, конечно, этого уже не произошло).

– А что с людьми, которые летели на корабле Культуры? – спросил Генар-Хофен.

– Они обо всем знали, но хранили молчание. Кроме того, они столкнулись сразу с двумя странностями и полагали, что вторая связана с первой, но не могли понять, как именно. Поэтому они и решили сначала понаблюдать за развитием событий, а уж потом известить остальных. – Тишлин пожал плечами. – Это понятно: столкнувшись с такой необъяснимой штукой, надо не кричать об этом на каждом углу, а хорошенько подумать. В наши дни такая скрытность невозможна, но тогда правила были не такими строгими.

– И что это была за вторая странность?

– Артефакт. – Тишлин снова откинулся в кресле. – Вокруг невообразимо древнего светила вращалось абсолютно черное тело – идеальная сфера диаметром пятьдесят километров. Корабль использовал все свои датчики и аппаратуру, но никакой информации об артефакте получить так и не смог, а сам объект не подавал признаков жизни. Внезапно у «Трудного ребенка» обнаружились неполадки с двигателями – даже в те дни вещь почти неслыханная, – и ему пришлось покинуть систему, где располагались звезда и артефакт. Само собой, он оставил там кучу спутников и сенсорных платформ, чтобы наблюдать за артефактом, – все, что у него было, плюс кое-какие устройства, сработанные на месте. Однако экспедиция, прибывшая туда через три года – дело было на окраине Галактики, а корабли в те времена двигались куда медленнее, – не обнаружила ничего. Ни звезды, ни артефакта, ни датчиков, ни платформ с дистанционным управлением, оставленных «Трудным ребенком»; сигналы от них, по всей видимости, прекратили поступать незадолго до входа второй экспедиции в зону прямого наблюдения. Рябь в гравитационном поле указывала на то, что звезда и, вероятно, все остальное исчезли, как только «Трудный ребенок» покинул эту зону.

– Как – исчезли?

– А вот так, взяли и исчезли. Бесследно, – подтвердил Тишлин. – Вообще не пойми что: потерять солнце, пусть даже мертвое, – это не шутка. Тем временем всесистемник, с которым «Трудный ребенок» состыковался для ремонта, обнаружил, что двигатели ЭКК пришли в негодность не от внутренних неполадок, а из-за стороннего вмешательства в их работу. Фактически ЭКК подвергся атаке. – Он хлопнул ладонью по столу. – Это, наряду с исчезновением звезды, осталось необъяснимым, однако почти двадцать лет все шло своим чередом. Проводились расследования, созывались специальные комиссии, но самое правдоподобное предположение состояло в том, что все это было высокотехнологичной проекцией, созданной некоей древней цивилизацией со специфическим чувством юмора. Появилось и другое, менее вероятное объяснение: звезда и все остальное провалились в гиперпространство. Правда, такое явление не прошло бы незамеченным… В общем, загадку обсуждали на все лады, но потом она приелась до полного безвкусия и перестала быть интересной. Через семьдесят лет «Трудный ребенок» ушел сначала из Контакта, потом из Культуры и стал Отшельником – очень необычное поведение для корабля его класса. А все люди, которые находились у него на борту, избрали так называемые Нестандартные формы существования.