Вадим оглядывает яму.

Вадим(мрачно и с горечью). Так значит, меня здесь и погребут. Хоромы. Но здесь места на двоих.

Сторож(печально). Эта яма не для тебя.

Сторож уходит. Вадим задумывается и вскрикивает. Нервными движениями нащупывает на земле телефон и дрожащими пальцами набирает разные номера. Наконец, ему отвечают.

Вадим(волнуясь). Тттетя Рррита! Сссоседушка моя. Пппростите за все. А помните…помните… Господи! Вспомните сами и за все простите. Сссходите ко мне, в траве у кккрыльца силки, я зззабыл. Там…там… жжженщина…

Вадим осекается: над ямой показывается фигура Веры с Темой на руках. Вадим стонет, вскакивает, протягивает руки к Вере, но виском ударяется об острие лопаты Сторожа и падает навзничь.

Вадим(тихо). Ты мне очень нравилась. Эх, если бы…один шанс…простите…

Перед глазами Вадима кровавый туман. Звучит приглушенный погребальный звон колокола. Все глуше и глуше.

Вадик вскакивает на покрывале и лихорадочно ощупывает себя. Бросает удивленный взгляд на транзистор, в отражении стекла которого пытается разглядеть свое лицо. Звучат слова песни: "Тучи". Вадик хватает газету и присвистывает: 19 августа 1996 года. Смотрит на Олю, которая бежит к обрыву за мячом и бросается вслед за сестрой.

Вадик(хрипло). Олька… Стой! Стой же, пожалуйста.

Оля бросается с обрыва. За ней Вадик.

Вадик вытаскивает Олю на берег и трясет ее. Она открывает глаза и молчит.

Вадик(дрожащими губами). Не молчи… Почему ты молчишь?

Оля(плаксиво). Ты ссснова бббудешь смеяться.

Вадик прижимает Олю к себе и целует.

Вадик(плачет). Никогда, сестренка. Никогда. Мне сейчас вся жизнь приснилась.

Оля(удивленно). Какккая жизнь, Вадь?

Вадик(вздыхая). Никакая, Ольчик. Ваще никакая.

Оля. Бббедный мой, бедный.

Оля обнимает брата. Колокольный благовест.

Весь день у Григорича было приподнятое настроение, будто сегодня тридцать первое декабря. Рита тоже радовалась за мужа и с предвкушением мечтала о новой жизни.

– Мы обязательно купим квартиру на первом этаже, чтобы можно было сделать веранду. Поставим там диванчик и телевизор. Хочется всегда свежего воздуха.

Григорич обнимал супругу и добавлял:

– Веранда будет выходить не во двор, а в тихий садик с сиренью.

– Нет, лучше с яблонями, – целуя мужа, говорила Рита.

– Лучше, – соглашался муж.

– Милый, я с Вовой договорилась, он отвезет нас сегодня на кладбище к маме. Только надо купить покушать в дорогу, все-таки почти час ехать.

Пока Рита хозяйничала на кухне, Григорич отправился за покупками в супермаркет.

Он словно летел на крыльях, все казалось ему праздничным, люди приветливыми, а недавние склоки с Быдловичами отошли так далеко, такими представлялись тусклыми и эфемерными, что будто их совсем не было. Григорич шел медленно, специально обходил квартал и засматривался на балконы, сады и окрестности, мечтая, как они с Ритулькой будут здесь счастливо жить. Проходил дальше, встречался с еще более живописным местом и тут же влюблялся в него. Затем были и другие красоты, от которых часто билось сердце и сдавливало виски. Сопровождаемый радужными фантазиями, Григорич, наконец, добрался до супермаркета АТБ. Сегодня ему везло: все продукты, даже давно исчезнувшие из ассортимента, вдруг появились и Григорич набрал полную тележку с верхом. Он уже направился к кассе, как услышал знакомые голоса из соседнего ряда. Язвительный тон Маши и недовольный бас Вована спутать было невозможно ни с чем другим.

– Какой в жопу корпоратив, Мань?

– Такой! Все наши там будут, а я как дура что ли?

– Ну, так заработай, чтобы стать умной.

– Короче, дай       денег.

– Мне шо, почку продать? Где их взять? Я и так машину на ремонт ставлю. Вот свезу мамашу твою в деревню на кладбище и все.