Мужчина может оплодотворить, а женщина зачать и родить ребенка, но делают они это не потому, что своим собственным произволом в состоянии творить живое, их влечет потоком, управляемым глубоко и высоко извне. Если же человек, призывая неконтролируемые и неуправляемые им силы все же пытается вырастить в пробирке живое существо – то это везде и во все времена считалось черной магией, не имеющей никакого отношения к бескорыстному творческому акту. Это искусство перестанет быть магическим только после того, как сознание человека дорастет до ясного понимания и овладения сложнейшими процессами, протекающими в момент сотворения жизни.

Пока же мы не обучились этому, перед нами встает еще одна проблема – некий дуализм, ибо живое мы всегда видим в паре с неживым, и не можем сказать «неживое», не противопоставив ему «живое». Мы не умеем определять и обсуждать смерть без определения жизни, и наоборот.

Предположим, нечто большим и широким потоком вползает из непрерывной бесконечности в некое иное пространство, и очень условная граница между ними – есть область живого-неживого, которую можно охарактеризовать как сферу, где неживое становится живым, а живое – неживым. Это зона постоянного порождения и преобразования неживого в живое и наоборот. Если в итоге часть этой зоны отпочковывается от своего генезиса, и в некотором отдалении от области порождения возникают вакуоли, относительно замкнутые, с множеством связей между собой, мы получаем потрясающую картину нашего привычного социального мира, который вроде бы и живет, но на самом деле уже никакого отношения к непрерывности или бесконечности не имеет. Здесь люди становятся социальными существами, и едва оторвавшись от границы порождения жизни, тут же начинают обсуждать политику, экономику, культуру, науку, технику, бизнес, моду и многое-многое другое – человеческое, но не метафизически-божественное. В терминологии Левинтова первое из этих пространств можно назвать реальностью как естественной формой реализации святых и непостижимых истин из состояния суперпозиции, а другое, формирующееся за счет отколовшихся от зоны живого-неживого конструкций, – действительностью, или сферой деятельности людей, направленной на преобразование и устройство мира в соответствии с собственными представлениями и целями человека как «недодемиурга».

Эту схему на одном их семинаров, посвященных построению понятия витальности, предложил В.А. Павлов.

Жизнь, таким образом, – маргинальна. Она формируется и концентрируется в узкой пограничной зоне интрузии реальности в действительность. И поскольку граница эта постоянно меняется, то все то, что вчера было смертью, может стать жизнью, и наоборот.

По версии С.Н. Булгакова (1871 – 1944 г.г.), которая была выдвинута исследователем в его работе «Философия хозяйства» (1912), существует непрерывный трансцендентный переход из смерти в жизнь и из жизни в смерть. Живое и неживое у него зачастую синонимы. Вот такую лемнискату он называет коммунизмом и всеобщностью жизни, и достаточно активно обсуждает тезис о том, что существует только смерть, а жизнь – это лишь некий узор на ее поверхности. И это один ход.

А второй ход – что, вообще-то говоря, существует только жизнь, которая может замирать и сохраняться в потенции, и в этом смысле монизм жизни, ее ритм, целостность и единство – обозначим его как панзоизм – противостоит взгляду о пантанатизме смерти.

Булгаков заявляет это как метафизическую гипотезу, которая представлена на схеме объемлющей рамкой, и говорит о том, что жизнь первична, и что на самом деле существует только она, выраженная, однако, в замирающих время от времени формах бытия.